Глава третья
I
Излагать здесь детали моих поездок по северной Голландии и посещений крупных городов республики, значит повторять безо всякой нужды то, что тысячу раз уже написано и опубликовано. Ограничусь замечанием, что после двух месяцев, проведённых в Голландии, я уехал в Париж, куда и прибыл в последний день августа, вооружённый пятью письмами, послужившими мне пятью входами в очень разные круги парижского общества.
Первое было от моего отца к мадам де Безенваль[27], урождённой Белинской, двоюродной кузине моей матери, вдове одного швейцарца, бывшего некогда французским послом в Польше, а умершего старшим начальником швейцарской гвардии во Франции. Посещая тётушку, я чувствовал себя в Париже вроде как бы и дома, а приходил я к ней когда хотел — преимущество, сделавшееся для меня тем более ощутимым, что сын этой дамы, барон, занимавший уже недурное положение в отряде, которым командовал некогда его отец, слыл среди бомонда первоклассным щёголем; это он рекомендовал меня герцогу Ришелье[28] с тем, чтобы тот представил меня королю. Сестра барона, вдова маркиза де Брольи, достаточно повращавшаяся в свете, стала затем склоняться едва ли не к святошеству и ограничивала свои связи людьми безупречно респектабельными. Ритм жизни брата и сестры влиял на круг знакомств, которые они мне доставляли.
Второе письмо, тоже от отца, рекомендовало меня мадам Жоффрен[29] — читатель ещё будет иметь случай познакомиться с ней поближе. Третье, от генерала Фонтене из Дрездена, было адресовано графу Фризену, племяннику маршала де Сакса, близкому другу барона Безенваля. Граф уехал в Дрезден восемь дней спустя после нашего знакомства, но за этот короткий срок он позаботился о том, чтобы ввести меня в дом герцога Орлеанского, дом герцогини Люксембургской, рождённой Виллеруа, и ещё в несколько домов, где собирался высший свет, причём ввести таким образом, что мне был повсюду оказан приём, редкостный для иностранца, делающего в этой стране свои первые шаги, и я могу смело сказать, что именно графу Фризену обязан я значительной частью светлых минут, прожитых мною во Франции. Но граф запомнился мне не только поэтому: если бы он даже не был ничем мне полезен, я не смог бы забыть очарования его общества, любезного тона его бесед со мной, его мудрых советов, так пригодившихся мне впоследствии.
Сэр Вильямс снабдил меня письмом к графу д’Альбемерл, английскому послу в Париже, но его я сумел повидать лишь месяц спустя после приезда. Граф обладал немаловажным для дипломата преимуществом — он пришёлся по душе Людовику XV и часто с ним беседовал. Принял он меня с исключительным благоволением, но его дом остался для меня в Париже частицей его родины: я много раз посещал его ради английского общества, собиравшегося там, но французских знакомств у графа не завёл.
Графиня Брюль дала мне письмо к мадам де Бранкас, первой даме из окружения супруги дофина, дочери Августа III. Почтенная матрона эта казалась мне живой частицей двора Людовика XIV; её стиль, манеры, особый род вежливости — всё время напоминали мне анекдоты об этом ушедшем в прошлое дворе.
Исключение составил один случай, когда мадам де Бранкас в присутствии двадцати человек адресовала мне вопрос: знаю ли я, кому обязан своим появлением на свет герцог Аквитанский?
Легко представить себе затруднительное положение, в котором я оказался: я был лишь второй раз в этом доме, герцог Аквитанский, рано умерший, был старшим братом мине правящего Людовика XVI... Но мадам де Бранкас настаивала на своём вопросе, требуя от меня ответа. Весь красный, я выдавил наконец из себя, что это не мог быть никто иной, как дофин.
— В том-то и дело, что нет, — парировала дама. — Угадывайте-ка получше!
— О, мадам, как я могу угадать?!. Сделайте милость, не настаивайте.
— Так запомните, — последовал ответ, — это был святой Франсуа-Ксавье. Королева Польши посоветовала дочери в письме помолиться этому святому, супруга дофина послушалась матери — и появился герцог Аквитанский...
Почти каждый раз, посещая Версаль, я обедал у мадам де Бранкас, и каждый раз слышал, что она говорит о прошлом и о настоящем таким образом, чтобы, не высказываясь впрямую в пользу прошлого, подвести к подобному заключению своих слушателей. Даже если бы я не знал, что она была знакома с мадам де Ментенон, я просто не мог бы не угадать этого...
27
мадам де Безенваль — о г-же де Безенваль, её дочери и её доме упоминает в своей «Исповеди» Жан-Жак Руссо, также этот дом посещавший.
28
Ришелье Луи Франсуа Арман Дюплесси, герцог (1696—1788) — маршал Франции, двоюродный внук знаменитого кардинала Ришелье; славился своей храбростью, а также своими любовными похождениями в юности.
29
мадам Жоффрен Мария-Терезия (1699—1777) — в девичестве Роде, замужем за богатым негоциантом Пьером Жоффреном, — хозяйка прославленного парижского салона, следующим образом изображённого Вольтером в «Царевне Вавилонской»: «... В тот же вечер Амазан был приглашён на ужин к одной даме, прославленной умом и талантами за пределами своей отчизны и побывавшей в нескольких странах, которые посетил и Амазан. Эта дама и собравшееся у неё общество очень понравились Амазану. Непринуждённость была здесь пристойной, веселье не слишком шумным, учёность нисколько не отталкивающей, остроумие отнюдь не злым; он убедился, что слова «хорошее общество» — не пустой звук, хотя определением этим часто злоупотребляют». Тон «хорошему обществу», собиравшемуся в салоне г-жи Жоффрен, задавали энциклопедисты; сама хозяйка салона состояла в переписке с Екатериной II, о ней упоминает в своих записках Е. Р. Дашкова.