Не знаю по какой прихоти мадам Жоффрен не пожелала ни разу пригласить меня на обед вместе с людьми искусства; судя по слышанным мною анекдотам, я полагаю, она не хотела дать мне заметить, что эти господа осмеливались частенько ей перечить — и даже хулить её взгляды. Мой отец адресовал меня к этой даме, как ко второй матери — она приняла это всерьёз и весьма ревниво относилась ко всему, что могло помешать ей сохранить влияние на меня. Правда, она живо проявляла при этом и свою нежность ко мне.
Не могу не упомянуть и об одном персонаже, показавшемся мне слишком чудаковатым, чтобы я мог позабыть о нём. Это был герцог де Гевр, в те времена — губернатор Парижа. Я был представлен ему в полдень; он лежал в своей кровати, занавески которой были с двух сторон подняты и привязаны к стене, — словно только что родившая дама, принимающая друзей. Ему было лет шестьдесят, на голове — дамский чепец, завязанный бантом под подбородком, а занят он был тем, что чисто по-женски вязал узлы при помощи челнока. И этот человек воевал когда-то... И его, ставшие женскими, привычки никого не шокировали... И все, казалось, были довольны им...
Я сказал себе в тот раз: путешествуешь ведь для того, чтобы разглядеть на чужбине нечто такое, чего не увидишь дома, а далеко не всё, что спрятано глубоко, выставляется напоказ; надо учиться, а не удивляться, и всё тут.
В то время Франция была охвачена революцией, которую вполне можно назвать существенной, если принять во внимание, что в борьбу были вовлечены очень многие французы: то была эпоха проникновения во французские театры итальянской музыки. Усердие новаторов подогревалось энтузиазмом, свойственным всем новым сектам, а статьи о музыке Жан-Жака Руссо[33] мощно поддерживали их аргументами и авторитетом автора. Сторонники старомодной музыки Люлли считали себя, напротив, мудрецами, холодным разумом нации, и доходили до крайностей, утверждая, например, что не патриотично вводить в обиход буффонаду — именно так прозвали они труппу гастролёров[34] комической оперы, составленную целиком из итальянцев, которой удалось, благодаря целой цепочке ухищрений, занимать одной, в течение двух месяцев, театр Гранд-Опера. Любопытно было наблюдать, как их стоические души замирали от ужаса при виде того, как фигляры осмеливаются занимать подмостки, на которых так долго фальшивила мадемуазель Фель и пел козлетоном великий Шассе — в назидание французским ушам.
А поскольку среди сторонников итальянской музыки или, правильнее сказать, во главе их, находились многие энциклопедисты, — их не называли ещё, всех подряд, философами, но кое-кто обвинял их уже в безбожии и в приверженности слишком уж республиканским принципам, — поскольку теологическая нетерпимость и программы различных партий, более или менее монархических, влияли на дискуссию о музыкальном процессе, немало послужившую тому, чтобы в дни моего пребывания в Париже отвлекать горячие головы от того внимания, которое они, не будь дискуссии, могли бы уделять ссылке верховного суда, например.
Ссылка эта была одним из проявлений абсолютизма, начиная с правления Людовика XIV, имевшего, время от времени место в деятельности королей Франции. Правда, члены суда заявляли, что их ссылка в Понтуаз была лишь бурей, которая пронесётся, как и всякая буря, и что неизменная стойкость поможет им, в конце концов, стать уважаемыми представителями нации, признанными в этом качестве и двором. Людовик XV осмелился разогнать суд, но Людовик XVI, как мы теперь знаем, восстановил его, и хоть использовал при этому формулу, позволявшую «снова разогнать их, при необходимости», общее умонастроение во Франции позволяет предположить, что надеждам юристов суждено, похоже, вскоре сбыться...
Пробыв во Франции около двух месяцев, я попытался как-то раз дать себе отчёт в том, какое же впечатление произвело на меня всё, там увиденное. И я осознал тогда, что был порабощён последствиями соблюдения правил так называемого хорошего тона — такими, к примеру, как боязнь, что меня осудят за какую-нибудь оплошность, допущенную в «исключительно избранном» обществе, как забота о том, чтобы избегать встреч, которые это общество могло бы не одобрить, как печальная необходимость играть в карты повсюду, за исключением салонов мадам де Безенваль и мадам Жоффрен, где я был принят запросто.
33
статьи о музыке Жан-Жака Руссо — имеется в виду, в частности, наделавшее много шума «Письмо о французской музыке» (1753); Руссо и лично принимал активное участие в описываемой Понятовским «революции».
34
«труппа гастролёров» — речь идёт о приезде в Париж в 1753 году итальянской оперной труппы, с огромным успехом выступившей на сцене французской Оперы; певцов этой труппы во Франции прозвали «буффонами».