Я всегда избегал, из антипатии, дурное общество.
Огромная доля лени не даёт мне использовать мои таланты и мои знакомства так полно, как я бы того желал. Работаю я под воздействием своего рода вдохновения — делаю много за один присест, или не делаю ничего.
Меня не легко посадить в лужу, и я часто кажусь более ловким, чем это есть на самом деле.
В то, что принято называть ведением дел, я вношу обычно слишком много откровенности и пыла — и поэтому часто допускаю промахи. Я способен вынести довольно точное суждение о деле, я быстро нахожу ошибки в каком-нибудь проекте или у того, что его осуществляет, но мне нужны и совет, и узда, чтобы не наделать ошибок самому.
Я крайне чувствителен, но, скорее, к печали, чем к радости; печаль могла бы целиком завладеть мною, не храни я в глубине сердца предчувствие величайшего счастья в будущем.
Я рождён с громадным, всепожирающим честолюбием — идеи реформ, славы и пользы для моей родины стали канвой всех моих начинаний, всей моей жизни.
Я не слишком склонен к прекрасному полу, и первый опыт, обретённый мною в отношениях с женщинами, отношу исключительно за счёт стечения особых обстоятельств. Но вот я познал наконец подлинную нежность — и я люблю с такой страстью, что поворот в моей любви несомненно сделал бы меня несчастнейшим из смертных и полностью бы меня обескуражил.
Долг дружбы священен для меня, и я распространяю это понятие на очень многое. Если мой друг не прав по отношению ко мне, нет ничего такого, чего я не сделал бы, чтобы избежать разрыва, и долго ещё после того, как он оскорбил меня, я стану помнить, чем я был ему обязан. Полагаю, что я — хороший друг. Правда, доверительно близок я бывал лишь с немногими людьми, но я всегда бесконечно благодарен за сделанное мне добро.
Прозорливо различая ошибки, совершённые мною в прошлом, я слишком склонен оправдывать их тем, о чём часто размышлял: если полностью беспристрастно проэкзаменовать собственную персону, то каким бы добродетельным себя ни считать, всегда можно обнаружить где-то глубоко зародыши весьма постыдных свойств, способные привести к самым тяжким последствиям — им не требуется, в сущности, даже особых усилий, чтобы вылупиться, если не принять своевременно меры.
Я люблю делать подарки, ненавижу скаредность, но не особенно-то умею распоряжаться тем, что у меня есть.
Я хуже оберегаю свои собственные секреты, чем тайны других — их я храню исключительно добросовестно.
Я весьма подвержен состраданию.
Я обожаю встречать любовь к себе и одобрение своих поступков; моё тщеславие стало бы непомерным, если бы боязнь показаться смешным и нарушить общепринятые нормы не научила меня ему противостоять.
Я никогда не лгу — как из принципа, так и от природного отвращения к фальши.
Я не принадлежу к тем, кого называют святошами, и я отнюдь не безгрешен, но, осмелюсь сказать, я люблю Бога и часто к Нему обращаюсь, и я тёшу себя мыслью о том, что Он охотно делает нам добро, когда мы Его об этом просим.
Ещё я имею счастье любить своего отца и свою мать — по душевной склонности, но и по сыновнему долгу.
Мысль о мести, возникшую в первый момент, я почти никогда не бываю способен полностью реализовать на практике — жалость мешает этому, я полагаю. Часто прощают или из своего рода лености, или по надменности — и я опасаюсь, как бы эти причины не привели однажды к полной невозможности осуществить многие мои намерения.
Я охотно предаюсь размышлениям и у меня достаёт воображения не сомневаться в себе, даже в одиночку и без книг, особенно с тех пор, как я люблю. 1756».
«Я должен добавить ныне, что я и теперь продолжаю желать того же самого, и что, проверив себя, я заметил: прожив три года среди ненавистных мне людей, заставивших меня страшно страдать, я теперь меньше подвержен ненависти. Не знаю, означает ли это, что моя доля ненависти исчерпана, или мне просто представляется постоянно, что самое плохое осталось уже позади. Если я когда-нибудь буду счастлив, я хотел бы, чтобы весь свет был счастлив тоже и никто бы мне не завидовал. 1760».
Что касается моего внешнего вида, то я полагаю, что наибольшее сходство достигнуто на портрете Баччиарелли[47] — в коронационном одеянии; портрет находится в так называемой мраморной комнате Варшавского замка.
47
Баччиарелли Марчелло (1731 в Риме — 1818 в Варшаве) — известный итальянский живописец (портретист); с 1765 года постоянно жил в Варшаве — Понятовский ему покровительствовал.