I
Я родился 17 января 1732 года в Волчине Брест-Литовского воеводства — земля эта принадлежала тогда моему отцу[4] — за год до смерти Августа II[5].
В ходе последовавших затем потрясений, я был похищен прямо в колыбели и увезён, как заложник, в Каменец киевским воеводой Иосифом Потоцким. Рассчитывая выразить этим поступком свою приверженность королю Станиславу Лещинскому[6], Потоцкий, в то же время, исподволь налаживал связи и с Августом III Саксонским[7] — задолго до того, как мой отец, после сдачи Данцига русским, был вынужден, как и все польские вельможи, находившиеся в осаждённом городе с примасом[8] Фёдором Потоцким во главе, покориться воле победителей.
И этот случай, и ряд других были порождены лютой ревностью Потоцких к моему отцу, послужившей причиной разного рода столкновений в годы правления Августа II и Августа III; следы этой ревности протянулись и к периоду моего правления, и выражались в бесконечном соперничестве наших домов, причём, мои интересы разделяли князья Чарторыйские, братья моей матери[9], и их многочисленные приверженцы, интересы Потоцких — Радзивиллы, Мнишеки и Бог весть кто ещё.
После осады Данцига[10] родители вызвали меня туда. Мне исполнилось три года, и с этого времени матушка взялась за моё воспитание так же поразительно разумно, как она делала это, готовя к жизни старших братьев, — тогда-то она и прославилась, как воспитательница, — с той разницей, что мне она уделяла особо пристальное внимание. Эта поистине редкостная женщина не только сама лично занималась со мной многим из того, что препоручают обычно гувернёрам, но и сделала всё возможное, чтобы хорошенько закалить мою душу и вдохнуть в неё возвышенные устремления. Как она того и желала, это избавило меня от обычных проявлений ребячества, но и обусловило некоторые мои недостатки. Я задирал нос перед своими сверстниками, умея избежать многих ошибок, свойственных нашему возрасту, и овладев уже кое-чем из того, чему их ещё не учили. Я стал маленьким гордецом.
Широко распространённое в Польше несовершенство реального воспитания, как в науках, так и в морали, побудило, также, мою мать всячески ограждать меня от общения с теми, кто, как она опасалась, мог подать мне дурной пример — это принесло мне столько же вреда, сколько и пользы. Ожидая встреч с некими совершенными существами, я почти ни с кем не вступал в разговор — немалое число людей, считавших себя, поэтому, презираемыми мною, доставило мне сомнительное отличие: уже в пятнадцать лет у меня были враги. Нельзя не признать, правда, что привитые мне матерью правила оберегали меня от всего, чем дурная компания наделяет обычно молодых людей. Я приобрёл антипатию к фальши и сохранил её впоследствии, но я распространял её слишком широко — в силу моего возраста и положения — на всё, что меня приучили считать пошлым или посредственным.
Мне не оставили времени побыть ребёнком, если можно так выразиться — это словно у года отнять апрель месяц... Сегодня такая потеря представляется мне невосполнимой, и я полагаю, что имею право сожалеть о ней, ибо склонность к меланхолии, которой я так часто и с большим трудом сопротивлялся, является, скорее всего, порождением этой неестественной и скороспелой мудрости, не предохранившей меня от ошибок, на роду написанных, а лишь преисполнившей меня исступлённой мечтательности в самом нежном возрасте.
В двенадцать лет я терзался мыслями о свободе воли и о предназначении, о ложности чувств, об абсолютности сомнений, и тому подобными — да так всерьёз, что едва не заболел от этого. С благодарностью вспоминаю, как мудро отец Сливицкий, тогдашний наставник конгрегации «миссионеров», помог мне избавиться от моих тоскливых размышлений. У него хватило здравого смысла не углубляться в силлогизмы, он ограничился тем, что сказал мне однажды:
— Дитя моё, верно ли, что вы сомневаетесь решительно во всём, что видите и слышите? Если вы никак не можете в это поверить, не беда. Господь милосерд, он непременно избавит вас от беспокойства и мучений, одолевающих вас, как я вижу — нужно лишь попросить его об этом, доверяя Господу, как создателю вашему, и он даст вам существование, внушающее уверенность.
Эти скупые слова, сердечный тон, коими они были произнесены, и, вероятно, крайняя потребность сбросить теснившую меня вселенскую скорбь, принесли мне успокоение. Но если я и ломал себя голову над идеями, не считавшимися для меня полезными, то вовсе не потому, что у матушки возникла причуда обучить меня в этом возрасте метафизике, а именно в силу того, что я был лишён раскованности детства и рано обрёл привычку внимательно вслушиваться в речи взрослых, звучавшие вокруг. Мягкий характер и живое воображение пробудили во мне склонность, доходившую до восхищения, ко всему, что было в действительности достойным уважения и похвалы, или казалось мне таковым, но и вынуждали меня отрицать, тоном цензора, и едва ли не ужасаться всем тем, что я почитал достойным осуждения.
4
отец автора — граф Станислав Понятовский (1676—1762), воевода Мазовецкий, кастелян Кракова, главный казначей Литвы; одно время стоял во главе всех военных дел польской короны.
5
Август II — Фридрих-Август Сильный (1670—1733); курфюрст саксонский; в 1697—1733 гг. — король польский.
6
Лещинский Станислав (1677—1766) — польский дворянин, известный политический и культурный деятель; в 1704 году (при поддержке Карла XII и шведской армии) и в 1733 году (при поддержке Франции) избирался польским королём; не получая, однако, поддержки России, правил оба раза недолго: в первом случае уступил престол после поражения шведов под Полтавой, во втором — был свергнут «просаксонски» настроенной частью польского дворянства; выдав свою дочь Марию замуж за французского короля Людовика XV, Лещинский кончил свои дни в Лотарингии, организовав в городе Нанси «Академию», где учились многие талантливые польские юноши, в частности, широко известный польский педагог Станислав Конарский (1700—1773); там же Лещинским был написан труд «Свободный голос» (1733), где, впервые в открытой печати, изобличались вопиющие недостатки политического устройства Речи Посполитой. Но и после смерти Лещинскому не было покоя: гроб с его прахом попал после восстания 1830 года, наряду с другими раритетами варшавского Общества любителей древности, в Россию. В мае 1834 года железный ящик, а в нём маленький гроб, обитый пунцовым бархатом, был, по личному распоряжению Николая I, передан на хранение в Императорскую Публичную библиотеку (см. архив ГПБ — Дело 1834 № 37). После 23-х лет хранения, потерь, поисков и находки ящика и длительной переписки дирекции ГПБ с различными чиновниками, прах Лещинского был в мае 1857 года передан митрополиту Римско-католической церкви в Санкт-Петербурге для «предания земле в здешней католической церкви Св. Екатерины, без всякой торжественной церемонии» (см. архив ГПБ — Дело 1857 № 20). Гроб был установлен в склепе, где покоился прах Станислава Понятовского; судьба его после второй мировой войны и пожара костёла неизвестна.
7
Август III — Фридрих-Август (1696—1763) — сын Августа Сильного, курфюрст саксонский; в 1733—1763 гг. — король польский. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, характеризуя Августа III, замечает: «Тупой и опустившийся лентяй, занимавшийся стрижкой бумаги и стрельбой в собак, Август был совершенно неспособен к правительственной деятельности». Польский историк М. Бобржинский пишет: «В Августе III шляхта нашла короля, который в точности подражал ей и во всех отношениях ей предводительствовал. Отстраняя от себя всякие политические занятия и предоставляя их своим фаворитам, сначала Сулковскому, а затем (с 1738 года) всемогущему и бессовестному Брюлю, Август заботился исключительно о материальных удобствах и бессмысленных удовольствиях, которые время от времени прерывал только ревностным исполнением религиозных обрядов». (М. Бобржинский. История Польши, т. II, СПб, 1891, стр.257).
8
примас — в Польше: временный правитель, избиравшийся польским дворянством после смерти короля — и до избрания нового.
9
«братья моей матери» — братья Констанции Понятовской (1695—1759), князья Михал Чарторыйский (р. 1696), подканцлер, а затем долгие годы канцлер Литвы, и Август Чарторыйский (р. 1697), в годы зрелости — воевода Руси (имеется в виду так называемая Червоная или Галицкая Русь; территория её примерно соответствует позднейшей Галиции).
10
осада Данцига — город Данциг, где заперся Станислав Лещинский с верными ему дворянами и войсками, подвергся в 1733 году осаде русскими войсками под командованием фельдмаршала Бурхардта Миниха (1683—1767); в том же году город был взят.