Мы ждали и ждали, однако Андерль не возвращался. Когда на все наши крики мы не услышали ответа, то стали опасаться наихудшего. Положение усугубилось еще больше — пошел град. Кусочки льда были такими острыми и крупными, что разрывали одежду. Мою прочную зимнюю куртку, выдержавшую не один снежный буран на Пиц-Палю, град в считанные минуты разорвал в клочья. Дольше мы здесь оставаться не могли, нужно было попробовать спускаться без Хекмайра. Двигаться вниз можно было только когда сверкали молнии. Когда мы проползли несколько метров, перед нами неожиданно возник Андерль. Мне показалось, что это галлюцинация. Но потом мы, облегченно вздохнув, продолжили спуск под его руководством.
Тем временем град перестал, гроза поутихла. Глаза уже успели привыкнуть к темноте. Теперь Ксавер шел первым, но во тьме его не было видно, Хекмайр находился выше меня — при спуске он шел последним, чтобы страховать нас. Вдруг я услышала какой-то шум и с ужасом увидела, как сверху падает что-то тяжелое. В долю секунды я представила себе, что мы летим в пропасть. Надо мной, всего в двух метрах, уцепившись за выступ скалы, повис Андерль. Невероятно счастливый случай. Если бы этого не произошло, мы все трое могли погибнуть. Лишь впоследствии мы узнали, что случилось. Оказалось, что на канате развязался узел, и только благодаря чудесному везению мы не упали в пропасть.
На этом наши приключения не закончились. Когда мы наконец ступили на прочный грунт, радуясь, что обошлось без камнепада, нас поджидали новые трудности. Подтаявшая за день поверхность очень длинного и узкого ледяного желоба ночью замерзла и стала твердой как камень. Для каждого шага нужно было вырубать ступеньку, и так мы спускались вниз бесчисленными зигзагами, которым, казалось, не будет конца. Стоило одному из нас поскользнуться — и мы бы рухнули на каменные глыбы. Словно находясь под защитой добрых горных духов, мы добрались до конца желоба. Ладони у нас кровоточили, но при крайнем напряжении боль почти не ощущалась.
Хотя мы должны были находиться недалеко от нашей хижины, в темноте не смогли найти к ней дорогу. Мы ползали на четвереньках между обломками скал. А потом, когда усилился дождь, спрятались под нависающей глыбой и, обессиленные, провалились в глубокий сон.
Утром мы обнаружили, что расположились «биваком» в ста метрах от хижины. Начинался новый день, и при свете солнца все стало казаться не таким уж безнадежным. Мои в кровь ободранные пальцы целую неделю не могли держать гребень, но радость от восхождения затмила все неприятности. Еще никогда я не чувствовала себя такой бодрой и полной сил, как после восхождения на Гулью.
Снова в монтажной
Будто заново родившись, я возвратилась в Берлин. Все терзавшие душу заботы исчезли, и по ночам я снова могла спокойно спать. Работа в монтажной давалась настолько легко, что вторую часть фильма я одолела за два месяца — на первую мне потребовалось пять. Работы по синхронизации можно было начать раньше запланированного, и Герберт Виндт приступил к хронометрированию музыки. Он сыграл темы, которые произвели на меня сильное впечатление. Виндт прекрасно вжился в олимпийскую атмосферу. Храмы и мраморные скульптуры словно ожили. Вне себя от счастья я обняла его и впервые начала верить в фильм. Да и не только я. Неожиданно нам нанес визит Геббельс в сопровождении своей супруги Магды и госпожи фон Арент, жены известного художника-декоратора.[274] К счастью, я смогла показать несколько смонтированных роликов, правда, еще не озвученных. Геббельс был ошеломлен — он пришел в восторг, и, как мне на этот раз показалось, неподдельный.
Следующим этапом была работа с дикторами и артистами, озвучивающими роли. Мы пригласили двух известнейших спортивных комментаторов — Пауля Лавена и Рольфа Вернике. Техника с тех пор очень изменилась. Работа эта — в настоящее время сущая детская забава — тогда представляла собой изнурительный процесс. Во время съемок «Олимпии» магнитная запись еще находилась в стадии разработки, тогда дело имели с оптической. Теперь лишь специалистам известно, что это означает. К тому же дефектные записи нельзя было стереть — при использовании современной техники сей процесс занимает считанные секунды.
Не только аппаратура, но и манера говорить очень изменилась. Спортивные события тогда комментировались с большим пафосом, что в настоящее время представляется довольно забавным. Труднее всего нам — без магнитной ленты — далось создание шумовых эффектов. За исключением короткой речи Гитлера, все озвучивалось впоследствии. Дыхание коней, топот бегунов, удары приземляющихся молота и диска, плеск воды при гребле и скрип мачт парусных судов — все это можно было записать только на негатив, методом оптической звукозаписи. Это относится и к звуковому фону, который создавали зрители, что придавало фильму живую атмосферу. Звукозаписи, сделанные на стадионе, из-за низкого качества нас не устраивали, они годились лишь для еженедельной хроники. Голосовая зрительская реакция, сопровождавшая фильм, должна была отличаться тонкой нюансировкой — от тишайшего пиано до бурного фортиссимо.
274
… известного… декоратора. — Имеется в виду Арент Бенно фон (1898–1956) — немецкий театральный художник, с 1932 г. член НСДАП, с 1942 г. уполномоченный по моде в Министерстве пропаганды. Завоевал своими исполненными тривиальной мистики, роскоши и кича декорациями к постановкам Немецкой оперы расположение фюрера, который называл их «мостом в лучший мир». Оформил как «имперский сценограф» по личному пожеланию Гитлера «Майстерзингеров» Р. Вагнера в Линце. В 1944 г. добровольцем пошел в войска СС, находился в советском плену с 1945 по 1952 г., впоследствии работал в Западном Берлине.