— Но я бы предпочла быть актрисой и работать под твоим руководством. «Олимпия» — мой последний документальный фильм, для меня он был как обязательное задание, взяться за выполнение которого я согласилась без особого желания. Когда работа над фильмом закончится, — продолжала я, — то стану свободной и смогу наконец осуществить свою задумку. Моя давняя мечта — сыграть Пентесилею.
Затем я рассказала Штернбергу об интригах, объектом которых была, о технических трудностях, с которыми столкнулась при съемках фильма об Олимпиаде, о проблемах оформления и о том, как я снова и снова впадала в уныние и пребывала в подавленном состоянии.
— Слава не сделала меня счастливой, — вздохнула я.
— Меня тоже, — ответил Штернберг. — Тем не менее давай сегодня проведем вместе приятный вечер.
Мы отмечали Новый год в отеле «Палас» вместе с Марго и Фрицем фон Опелем и их гостями, среди которых были также князь фон Штархемберг со своей подругой, голливудской киноактрисой красавицей Норой Грегор.[276] Когда мимо прошел фотограф и сделал несколько снимков, Штернберг спросил, не возникнет ли у меня каких-либо осложнений после публикации этих фотографий.
— С какой стати?
Штернберг указал на сидевших за нашим столом:
— Ты же справляешь Новый год сплошь с «друзьями» Гитлера, не осудят ли тебя за это?
Об этом я не думала ни секунды, я чувствовала себя совершенно свободной и не находила ничего особенного в том, что развлекаюсь в компании противников национал-социализма, каким прежде всего был князь фон Штархемберг.[277]
От Штернберга мы узнали, что в Вене он нашел молодую актрису, которой прочил блестящую карьеру. Ею оказалась Хильда Краль,[278] в кино тогда еще не известная. Она должна была сыграть главную роль в фильме «Жерминаль» по роману Золя.
— А когда же мы будем работать вместе? — спросила я в шутку.
— Как только у нас обоих не будет никаких обязательств, — отвечал Штернберг, — и если не будет войны.
— Войны? — проговорила я с испугом. — Почему должна быть война?
Это был последний раз, когда я видела Штернберга в мирное время.
Вновь я встретила его лишь двадцать лет спустя — на бьеннале в Венеции.
В студии звукозаписи
В начале января 1938 года проводилась запись игры Берлинского симфонического оркестра, доставившая нам большую радость. Осталось сделать последнее — микширование пленок со звукозаписью. Я не представляла себе, какие проблемы нас ожидают. В районе Иоханнисталь у киностудии УФА была современная студия звукозаписи — лишенное окон, темное помещение с одним микшерным пультом, на котором кроме пленки с изображением могло одновременно прокручиваться семь пленок со звукозаписью. По тем временам — неплохая аппаратура, но для нашей работы она была тем не менее недостаточно совершенной. Когда микшировались только две или три пленки, уровень шума был еще терпимым. По-другому обстояли дела, когда в работе находилось семь пленок и более. Уровнем шума называются побочные звуки, создаваемые системой оптической звукозаписи; при записи на магнитную ленту, которой тогда еще не существовало, этих помех не бывает. Когда мы в первый раз установили семь пленок с записью, то услышали лишь хаотический шум. Мой звукооператор Зиги Шульц был в отчаянии и заявил, что микшировать эти записи и получить приемлемый звук невозможно. Качество было настолько катастрофическим, что он отказался продолжать работу. Техники стали советоваться, как можно решить эту проблему. Наконец одному из них пришла в голову гениальная идея. Он попросил изготовить фильтры, которые отсеивали все побочные шумы, не изменяя при этом громкости звучания звукозаписей. Во всяком случае это открытие позволяло нам проводить эксперименты, которые и были для нас важнее всего. А после того как мне удалось заполучить Германа Шторра, лучшего немецкого звукооператора, мы стали надеяться, что сможем озвучить олимпийские пленки так, как я это себе представляла.
Даже сейчас я вспоминаю об этой работе как о кошмарном сне. Звукооператор, выслушивая мои пожелания, пребывал в полнейшей растерянности. «Так не пойдет», — только и повторял он. Но мы продолжали экспериментировать. Зачастую я убеждалась, что речь разрушает музыку, после чего приходилось менять звукозаписи, сокращать их или удлинять. Звуковой ряд нес огромную смысловую нагрузку, ведь фильм был не художественный, а документальный, где изображение и звук должны заменять диалоги.
Иногда результат многодневного труда оказывался в мусорной корзине и все приходилось монтировать заново — я приходила в отчаяние.
276
Грегор Нора (1900–1942) — австрийская киноактриса, с 1938 г. находилась в эмиграции во Франции и Южной Америке.
277
Штархемберг Эрнст Рюдигер фону князь (1899–1956) — австрийский политик, «австрофашист», в 30-е годы вице-канцлер.
278
Краль Хильда (1917–1999) — австрийская актриса, хорватка по национальности, дебютировала в венском кабаре, с 1938 по 1944 г., оставаясь в Вене (роли Луизы в «Коварстве и любви» (1943), Норы в драме Ибсена (1944)), работала также в Немецком театре в Берлине, с 1936 г. член НСДАП, в начале войны получила звание Государственной актрисы. Известность приобрела прежде всего благодаря работе в кино («Почтмейстер» (1940) Г. Учицкого, «Там, за дверью» (1949) В. Либенайнера по В. Борхерту, «Стакан воды» (1960) X. Койтнера с Г. Грюндгенсом). Была признана лучшей мамашей Кураж 60-х годов (после игры в спектакле по пьесе Б. Брехта «Мамаша Кураж и ее дети» (1967)).