Однажды в моей комнате появился букет великолепных цветов, и в нем — записка: «Прости, я люблю тебя и должен увидеть. Твой Отто».
Меня словно парализовало. Я никак не ожидала получить ответ на свое отчаянное письмо. Мне больше не хотелось видеть этого человека. И вот он присылает цветы. Почему я тотчас же не выбросила их из окна, а крепко прижала к себе? Почему целовала записку? Я заперлась в комнате и плакала, плакала, плакала.
Через несколько дней приехал он сам. Все это время я чувствовала, что у меня не хватит сил сопротивляться его напору. Каким-то загадочным образом я оказалась полностью в его власти. Отто погладил меня по волосам и сказал: «Прости, твое письмо потрясло меня. Я ведь не знал всего этого, ты бесподобна».
Мне показалось, что он изменился, стал нежнее, однако физического влечения я к нему не испытывала.
Спустя две недели Фроитцгейм снова приехал, потом — еще раз. И вскоре стал обходиться со мной так, как будто я его собственность. Тогда как у меня, несмотря на полную зависимость от него, появились мысли о разрыве.
Танец и живопись
Я отказалась от школы танца в Дрездене и продолжила учебу в Берлине, снова у Эдуардовой и Кламт, занимаясь как никогда интенсивно, почти забыв о личной жизни. Именно в это время появились два самых известных моих танца: «Неоконченная» Шуберта и «Танец у моря» по мотивам Пятой симфонии Бетховена. Я не пропускала ни одного выступления Нидди Импековен, Мари Вигман или Валески Герт. Они были для меня богинями. Очень сильное впечатление производил на меня Гаральд Кройтцберг[49] — гений, волшебник. Сам он казался мне невероятно выразительным, его танцы — фантастическими. Зрители бывали в таком восторге, что никто не покидал зала до тех пор, пока Кройтцберг не исполнит несколько танцев на бис.
В это время живопись вновь начала играть для меня важную роль. Общение с Иеккелем и друзьями-художниками помогало мне лучше понимать новую музыку и современную живопись. Я имею в виду Кандинского,[50] Пехштейна,[51] Нольде[52] и других. Особенно нравились работы Франца Марка.[53] Его «Башня голубых коней» стала одной из моих любимых картин.
Когда удавалось, я посещала великолепный музей, Дворец кронпринца, где были представлены творения современных живописцев и скульпторов. В каждом зале выбрав только одну картину, которая мне нравилась больше других, я долго рассматривала ее как «свою» — это было мое хобби. Среди полотен, которым я отдавала предпочтение, были импрессионисты, такие как Мане и Сезанн, Дега, Пауль Клее[54] и Моне. Однажды мой взгляд буквально приковала к себе картина с удивительными цветами. Она странным образом не отпускала меня и так взволновала, что я едва не расплакалась. Почему именно эта картина так поразила меня? Дело было, конечно, не в цветах, а в ее авторе — Винсенте Ван Гоге. Это была первая картина художника, которую мне довелось увидеть. Когда я рассматривала ее, эта страстность, должно быть, словно искра вошла в меня. Настолько сильны были в произведениях этого мастера гениальность и безумие. Потом я много занималась жизнью и творчеством Ван Гога.
Еще до начала Второй мировой войны я написала киносценарий о его жизни, которая была столь необычной и трагичной, что мне страстно хотелось снять фильм. У меня были интуитивные находки, но реализовать задуманное, как и многие другие мои фантазии, так и не удалось.
Мой первый вечер танца
Я репетировала напряженней, чем когда-либо, по многу часов, и вечерами просто валилась с ног от усталости — вставать рано утром было мукой. Милая матушка очень баловала меня: натягивала чулки прямо в постели, а перед самым выходом надевала туфли, после чего приходилось бежать, чтобы успеть на поезд.
Наступил день выступления. 23 октября 1923 года в Мюнхене я стояла на сцене концертного зала и с невероятным волнением ждала начала. За один-единственный американский доллар — инфляция достигла невероятного уровня — Гарри Зокаль, не терявший со мной связи, снял зал и оплатил необходимую рекламу. Он хотел, чтобы перед вечером в Берлине, который должен был состояться четыре дня спустя и финансировался моим отцом, прошла своего рода генеральная репетиция, чтобы на премьере я чувствовала себя более уверенно.
Зал был заполнен примерно на треть. Меня ведь никто не знал. Немногочисленные зрители пришли, вероятно, по контрамаркам дирекции. Полупустой зал меня не смущал. Я была счастлива, что могу танцевать перед публикой. Волнения перед выходом на сцену я не испытывала. Напротив, едва дождалась первых тактов музыки.
49
Кройтцберг Гаральд (1902–1968) — выдающийся немецкий танцор, ученик М. Вигман, в 20-е годы выступал вместе с И. Георги. Участник фестиваля «Олимпийская молодежь», проводившегося в рамках мероприятий Олимпийских игр в Берлине в 1936 г., «Немецкого фестиваля танца» в 1934 и 1935 г., фестиваля «Триумф жизни» в 1939 г. Представлял Германию на Всемирной выставке 1937 г. в Париже.
50
Кандинский Василий Васильевич (1866–1944) — русский художник, основоположник абстрактной живописи. В 1909 г. основал в Мюнхене «Новое художественное объединение», из которого вышел кружок «Синий всадник», некоторое время жил со своей супругой, немецкой художницей Г. Мюнтер, в Мурнау, в Баварии. В 1922–1933 гг. преподавал в Баухаузе — высшей школе строительства и художественного конструирования, основанной В. Гропиусом, X. Майером и Л. Мис ван дер Роэ в 1919 г. в Веймаре, в 1925 г. переведена в Дессау, в 1933 г. упразднена фашистами.
52
Нольде Эмиль (псевд., наст.: Хансен Эмиль; 1867–1956) — немецкий живописец и график, член творческого объединения «Мост». Один из ведущих представителей экспрессионизма, при Гитлере стал центральной фигурой выставки «Выродившееся искусство» и был лишен права работать в Германии.
53
Марк Франц (1880–1916) — немецкий живописец и график, один из основателей объединения «Синий всадник» (см. также примеч. 48).
54
Клее Пауль (1879–1940) — швейцарский живописец и график, тесно связанный с объединением «Синий всадник» и Баухаузом.