По мере того как я разыскиваю в прошлом воспоминания, составлявшие тогда мое наслаждение, невольные сравнения приходят мне на ум и прерывают нить моих мыслей. Что же такое жизнь, как не постоянное сравнение прошлого с настоящим? Ощущения притупляются с возрастом, чувства успокаиваются, точка зрения проясняется, душа освобождается понемногу от своих оков. В ней, как в прекрасной картине, потемневшей от времени, легкие тени теряют свой блеск, но зато больше силы в общем впечатлении и она дороже ценится знатоками.
Возвратимся ко двору, к человеческим слабостям и... к моей повязке. Графиня Салтыкова, родственница графини Шуваловой, очень желала быть допущенной на концерты Эрмитажа. Императрица предоставила эту милость ей и ее дочерям один или два раза. Однажды, когда она была приглашена, мы дожидались Ее Величество в комнате, где находился оркестр. Г-жа Салтыкова, женщина хотя и с достоинствами, но была одержима непреодолимой завистью, распространенной при дворе. Милостивое отношение ко мне Императрицы иногда заставляло ее довольно сухо обходиться с моей незначительной особой. В этот вечер у меня была очень красивая прическа, которую мне устроила Толстая, и повязка под подбородком. Графиня Салтыкова подошла ко мне с холодным и враждебным видом. Она была высокого роста, внушительная, с мужскими чертами лица.
— Что это у вас под подбородком? — спросила она. — Вы знаете, эта повязка придает вам вид, будто у вас болит лицо?
— Это Толстая меня так причесала, — ответила я, — и я подчинилась ее фантазии, у нее больше вкуса, чем у меня.
— Не могу от вас скрыть, — продолжала она, — что это очень некрасиво.
— Что делать! Я не могу сейчас ничего переменить.
Появилась Императрица, и началась симфония; Великая Княгиня спела арию, я тоже, после чего Ее Величество позвала меня (графиня Салтыкова сидела рядом с ней).
— Что это у вас под подбородком? — сказала Императрица. — Знаете ли, что это очень красиво и идет к вам.
— Боже, как я счастлива, что эта прическа нравится Вашему Величеству! Графиня Салтыкова нашла это таким некрасивым и неприятным, что я была совсем обескуражена.
Императрица пропустила палец под повязку, повернула мое лицо к графине и сказала:
— Посмотрите, как она красива. Салтыкова, очень сконфуженная, ответила:
— Действительно, это довольно недурно идет к ней.
Императрица немного больше потянула меня к себе и подмигнула. Мне очень хотелось рассмеяться, но я сдержалась ввиду смущения графини, она почти возбуждала жалость. Я поцеловала руку у Государыни и возвратилась ла свое место.
Той же зимой случилось одно недоразумение, ясно свидетельствующее о доброте Императрицы. Она дала распоряжение маршалу двора, князю Барятинскому, прислать в Эрмитаж графиню Панину, в настоящее время г-жу Тутолминуб. Ее Величество появилась и увидела графиню Фитингоф, которую она никогда не приглашала, а графини Паниной не было. Государыня сделала вид, что ничего не замечает, разговаривала и потом тихо спросила у князя Барятинского, каким образам графиня Фитингоф попала на собрание Эрмитажа. Маршал очень извинялся и сказал, что лакей, которому было поручено приглашение, ошибся и вместо графини Паниной был у графини Фитингоф.
— Сначала пошлите за графиней Паниной; пусть она приезжает как есть; относительно же графини Фитингоф запишите ее на лист больших собраний Эрмитажа; не надо, чтобы она могла заметить, что она здесь по ошибке.
Графиня Панина приехала и была принята как дочь человека, которого Императрица всегда уважала.
Я приведу здесь один случай, делающий честь одинаково и Императрице, и подданному. Императрица составила кодекс законов и отдала его на рассмотрение сенаторов. Тогда Ее Величество еще посещала заседания Сената. После нескольких заседаний она спросила о результате рассмотрения. Все сенаторы одобрили кодекс, только один граф Петр Панин хранил молчание. Императрица спросила его мнение.
— Должен я отвечать Вашему Величеству как верноподданный или как придворный?
— Без сомнения, как верноподданный.
Граф изъявил желание переговорить с Государыней наедине. Она удалилась с ним, взяла тетрадку и разрешила ему вычеркнуть, не стесняясь, что он находит неудобным. Панин зачеркнул все. Императрица изорвала тетрадку надвое, положила на стол заседаний и сказала сенаторам:
— Господа, граф Панин только что доказал мне самым положительным образом свою преданность.
И, обращаясь к Панину, прибавила:
— Я вас прошу, граф, поехать со мной и отобедать у меня.
С тех пор Ее Величество во всех своих проектах советовалась с ним, и, когда он был в Москве, она спрашивала его мнение письменно. /
Наступила весна. Всегда с новой радостью думала я об отъезде в Царское Село. Кроме наступления прекрасного времени года и здорового деревенского воздуха этой местности там я имела счастье видеть Великую Княгиню каждый день почти с утра до вечера. И в городе я часто виделась с ней, но это было не то же самое. Поэтому она регулярно писала мне через моего мужа, который имел честь постоянно находиться при Их Императорских Высочествах. Мы отправились в Царское Село 6 мая 1795 года. Я была беременна; опять начались игры, но я не могла принимать в них участия по причине моего состояния и оставалась около Ее Величества, которая милостиво сажала меня рядом с собой. Мы разговаривали обыкновенно про грацию и прелесть Великой Княгини.
Я вспоминаю, что однажды вечером, в то время как делали приготовления к игре, Императрица сидела между Великой Княгиней и мной. Между ними сидела маленькая левретка Императрицы, которую Великая Княгиня гладила рукой. Императрица, повернув голову в мою сторону, разговаривая со мной, желала также приласкать собаку и положила на руку Великой Княгини свою руку, та ее поцеловала. «Боже мой, —. сказала Государыня, — я не думала, что там ваша рука», — «Если это не было преднамеренно, то я благодарю случай», — отвечала Великая Княгиня. Эти слова, сказанные так кстати и с такой грацией, дали Императрице повод говорить со мной о Великой Княгине, которую она любила, с особенной нежностью.
У молодой и робкой Великой Княгини не было в обращении с Государыней той непринужденности, какую она могла бы иметь. Происки и интриги графа Салтыкова еще более увеличивали испытываемое ею стеснение. Великая Княгиня-мать все более и более завидовала дружбе Императрицы к своей невестке. Это несчастное чувство увеличивало также ее недовольство мною. Она старалась погубить меня в глазах Великого Князя Александра и Великой Княгини Елизаветы, изображая меня им опасной женщиной и интриганкой. Увы, я слишком мало подходила под это определение, мои искренние и непринужденные манеры были так противоположны политике двора, что, если бы расчет хотя бы на одну минуту был у меня в мыслях, я, наверно, действовала бы с большей осторожностью и ловкостью. Мое деятельное усердие и преданность не позволяли мне видеть ничего другого, кроме полезного результата для той, кому я отдала свою жизнь. Я не думала об опасностях, которым я подвергалась ежедневно. Бог велик и справедлив; время разрушает оружие клеветы и разрывает покров, скрывающий от глаз истину совсем, это интимное чувство восторжествует над нашими печалями и даст нам спокойствие, которое позволит нам все перенести.