Назад два наших горожанина не вернулись. Через час мы услышали еще более сильный, чем прежде, шум у ворот, поскольку там собралось еще больше людей и они стали кричать и осыпать нас со стен оскорблениями. Де Эмберкур понял, что опасность возросла, и послал вслед за первыми остальных четырех заложников, что были у него, с письмом, в котором напоминал, что в качестве губернатора города, назначенного герцогом Бургундским, он милостиво обходился с жителями и что он ни в коей мере не желает их погибели, ибо совсем недавно принадлежал к одному из их цехов – кузнецов и литейщиков – и носил их ливрею, а потому будет лучше, если они поверят его словам, сдадут, как обещали, город и выполнят все, о чем договорились, и что только тогда они спасут свою страну и обретут добрый мир. Он дал наставления этим четырем, и они, как и первые двое, направились к воротам, которые нашли распахнутыми. Одни горожане встретили их грубыми оскорблениями и угрозами, а другие с удовлетворением выслушали их и вернулись во дворец. И вновь услышали мы звон дворцового колокола и очень обрадовались, тем более что шум у ворот утих.
Они оставались во дворце долго, почти до двух часов пополуночи, и постановили, что будут придерживаться заключенного соглашения и утром передадут сеньору де Эмберкуру городские ворота. Затем все разошлись, чтобы отдыхать, как и предсказывал сеньор де Эмберкур. А мессир де Линтер со всеми своими сторонниками бежал из города.
Я столь долго рассказывал об этом незначительном событии для того, чтобы показать, как с помощью подобных ловких и хитрых приемов, требующих немалой сообразительности, можно подчас избежать опасности и крупных потерь и убытков.
На следующий день рано утром к сеньору де Эмберкуру явилось несколько бывших заложников; они сообщили, что горожане просят его приехать во дворец, где все собрались, и дать клятву, что город будет избавлен от грабежей и поджогов, поскольку эти пункты договора более всего беспокоят народ, и что затем ему передадут ворота. Он известил об этом герцога Бургундского и отправился в город. Дав клятву, он вернулся к воротам, велел спуститься вниз страже, находившейся наверху, и взамен поставил 12 своих кавалеристов и лучников, а над воротами водрузил знамя герцога Бургундского. Потом проехал к другим воротам, которые были замурованы, и передал их под охрану бастарду Бургундскому, расположившемуся в соседнем квартале; следующие ворота он поручил маршалу Бургундскому, а последние – одном дворянину, состоявшему при нем. Таким образом, у всех четырех въездов в город были поставлены люди герцога Бургундского, а над воротами развевались его знамена.
Следует иметь в виду, что Льеж в то время был одним из самых населенных и могущественных городов страны; он был пятым или шестым городом. Туда стеклось много беженцев из окрестных районов, и поэтому, потери, понесенные в сражении, были совсем не ощутимы. Горожане не терпели нужды ни в чем. А нам не хватало продуктов и денег. Стояла уже зима [69], шли невероятно сильные дожди, и земли вокруг были настолько топкими и заболоченными, что только диву даешься. Герцог Бургундский не имел никакого желания осаждать льежцев, да и не смог бы, поскольку армия была совершенно измотана. Так что если бы они повременили со сдачей дня два, он ушел бы восвояси.
Из этого я хочу заключить, что великая честь и слава, обретенные герцогом в этом походе, достались ему исключительно по милости божьей и без всяких обращений к господу, ибо герцог не осмелился бы просить его о таком благе. По общему же мнению, он удостоился такого блага и почета за милосердие и доброту, проявленные к заложникам, о чем я выше говорил. Я специально веду речь об этом потому, что государи и другие люди нередко жалуются, что им платят злом за то доброе, и приятное, что они делают другим, и говорят, что впредь не станут с такой легкостью прощать, проявлять радушие и прочие милости, хотя это и входит в их обязанности. По-моему, это недостойные слова, и они – от недомыслия тех, кто так говорит и поступает. Ведь если государя или другого какого человека никогда не обманывали, то он подобен животному, не имеющему понятия о добре и зле и разнице между ними. К тому же все люди разные, и из-за зла, причиненного одним или двумя, нельзя отказываться от благодеяний по отношению к другим, особенно когда в этом бывает необходимость. Я полагаю, что хорошо бы уметь различать людей, поскольку не все достойны наград. Мне даже странно помыслить, что мудрый человек способен проявить неблагодарность за оказанное ему кем-либо благодеяние. А вот если удостаивают отличия глупца, то пользы это никогда не принесет, и этого-то государи могут не понимать. Мне кажется, что лучше всего проявляется настоящий ум, когда сеньор отличает и окружает себя людьми добродетельными и честными: ведь люди будут судить о нем по его приближенным.
В заключение скажу, что, по-моему, никогда не следует переставать делать добро, поскольку и один человек, даже самый неприметный, который никогда не был облагодетельствован, неожиданно может оказать такую услугу и проявить такую признательность, что искупит все зло и неблагодарность других.
На примере этих заложников Вы сами убедились, что бывают люди добрые и признательные, а бывают, и таких большинство, дурные и неблагодарные. Из них ведь только пять или шесть человек поступили так, как того желал герцог Бургундский.
Глава IV
На следующий день после передачи ворот герцог с триумфом вступил в город Льеж, и для этого было снесено 20 саженей стены и засыпан ров близ главной дороги [70]. Вместе с ним вошли пешими около двух тысяч кавалеристов при всем оружии и десять тысяч лучников; прочие же остались за пределами города. Он въехал верхом в окружении своих придворных и командующих войском, разодетых в свои лучшие одежды, и у собора сошел с коня. Он пробыл в городе несколько дней и казнил пять или шесть человек из бывших своих заложников, а также городского гонца, которого сильно ненавидел. Для горожан он установил кое-какие законы и обычаи и обложил их большим денежным побором, сказав, что они обязаны заплатить за то, что все эти годы нарушали условия мира и другие соглашения.
Он захватил также всю их артиллерию и оружие и приказал снести все городские башни и стены, после чего вернулся в свои земли, где его встретили с большим почетом и выказали полное повиновение, особенно жители Гента, которые вместе с некоторыми другими городами еще до его похода в Льежскую область начали смуту. Но в этот час его встретили как победителя, и самые знатные гентцы пешими несли перед ним свои знамена до самого Брюсселя [71].
А все началось с того, что после смерти своего отца герцог прежде всех остальных городов своих земель въехал в Гент, полагая, что там его любят больше всего и что примеру этого города последуют и другие. На следующий день после его приезда горожане, вооружившись, собрались на рынке, когда там проносили мощи святого Льеве-на. Они поднесли раку к стенам домика сборщика хлебной пошлины, установленной для уплаты городского долга, который был сделан, чтобы рассчитаться с герцогом Филиппом Бургундским по условиям мирного договора, заключенного с ним после двухлетней войны, и закричали, что святой желает пройти через дом не сворачивая, и в миг разнесли постройку.
Тогда герцог пошел на рынок и поднялся в один из домов, чтобы переговорить с ними. По пути к нему подошДи многие нотабли и предложили пойти с ним, но он велел им остаться у ратуши и ждать его. Однако простой народ заставил их пойти на рынок. Там герцог приказал поднять раку и отнести в церковь. Одни, повинуясь ему, взялись ее поднимать, но другие удержали их. Они потребовали от герцога сократить денежные поборы и обвинили в злоупотреблении властью некоторых лиц в городе. Он обещал восстановить справедливость и, поняв, что не сможет заставить их разойтись, вернулся к себе. А они оставались на рынке в течение восьми дней.
69
Коммин различает только два времени года – зиму и лето, и поэтому ноябрь, когда происходят описываемые здесь события, для него разгар зимы.
70
Карл пожелал совершить триумфальный въезд в город в качестве победителя, поэтому приказал снести часть стены и засыпать ров.