На следующий день герцогу были представлены статьи договора с требованием вернуть все, что отнял у города герцог Филипп по миру в Гавере[72], и среди прочего – разрешить всем цехам (а их было 72) иметь свои знамена согласно обычаю. Не чувствуя себя в безопасности, он вынужден был согласиться на все их требования и предоставить им привилегии, которых они добивались. И как только он, несколько помедлив, дал свое разрешение, все эти знамена, уже заранее сшитые, были выставлены на рынке, из чего видно, что они были у них еще до того, как герцог принял решение.
Так что герцог оказался прав: после въезда в Гент у него были все основания сказать, что примеру этого города последуют остальные. Ведь возмущение началось и в других местах, где убивали служащих и совершали прочие бесчинства. А вот если бы он помнил о словах своего отца, говорившего, что гентцы любят сына государя, а самого государя – никогда, то ему не пришлось бы раскаиваться. По правде говоря, после льежцев гентцы – самый неверный народ, но при всей своей нечестивости они наделены и добрым свойством: они никогда не поднимали руку на личность государя и у них добропорядочные буржуа и нотабли [73], которые совсем не разделяют безумств народа.
Герцогу пришлось смириться с их неповиновением, чтобы не воевать сразу и со своими подданными, и с льежцами [74], но он правильно рассчитал, что если его поход завершится удачно, то он заставит гентцев образумиться. Так и случилось. Ведь, как я уже сказал, они пешком несли перед ним до самого Брюсселя знамена и грамоты с привилегиями, которые они вынудили его подписать перед отъездом из Гента, и при большом стечении народа в огромном брюссельском зале, где присутствовали многие послы, они сложили перед ним эти свои знамена и грамоты, дабы он поступил с ними, как ему заблагорассудится. По его приказу герольды сорвали знамена с копий и отправили их в Булонь-сюр-Мер, что в десяти лье от Кале, поскольку там находились те знамена, которые его отец, герцог Филипп, в свое время отнял у них, после того как победил и подчинил их. А канцлер герцога взял грамоты со всеми привилегиями и разорвал одну из них, касавшуюся судопроизводства. Ведь во всех других городах Фландрии государь ежегодно назначал всех эшевенов, отчитывавшихся перед ним, а в Генте в соответствии с этой привилегией он назначал лишь четырех, которые затем подбирали еще 22 человека, как что всего у них было 26 эшевенов [75]. Ну а когда служители закона устраивают графа Фландрского, то и живут они целый год в мире и все его просьбы охотно удовлетворяются, а когда нет, то постоянно бывают неожиданности. Кроме того, гентцы уплатили 30 тысяч флоринов герцогу и 6 тысяч его приближенным, а также кое-кого изгнали из города. Все прочие привилегии были им возвращены. Другие города, ничего не предпринимавшие против герцога заключили с ним соглашения, выплатив деньги.
Из этого ясно видно, какие блага извлекаются из победы и какой урон влечет за собой поражение. А потому нужно остерегаться сражений и не полагаться на их превратности, если только этого можно избежать. Но если обстоятельства принуждают, то прежде, чем принимать бой, следует взвесить все страхи и сомнения, ибо люди, действующие под влиянием страха, более предусмотрительны и чаще выигрывают, чем те, кто одержим гордыней. Правда, когда господь прикладывает руку, то все это ничего не значит.
Льежцы в течение пяти лет были отлучены от церкви из-за разгоров со своим епископом,[76] к которому не питали никакого почтения, но тем не менее продолжали безрассудно творить зло, так что даже непонятно было, что, кроме чрезмерного богатства и великой гордыни, ими движет. По-моему, очень мудро говорил король Людовик: когда шествует гордыня, следом за ней идут бесчестье и убыток. Сам же он этим пороком запятнан не был.
После подчинения Льежа герцог въехал в Гент, где ему устроили пышную встречу. Въехал от туда при оружии. Жители вышли ему навстречу за пределы города, дабы он по своей воле мог одних изгнать, а другим дозволить вернуться. К нему туда прибыли послы короля, а в ответ он отправил своих. Кажется, к нему приезжали и из Бретани, куда он также направил послов.
Так прошла зима. Король всячески старался добиться от герцога согласия на свободу действий против Бретани и делал выгодные предложения. Но соглашение не состоялось, и король, помня еще и о том, как он поступил с его союзниками-льежцами, был недоволен, герцогом.
Глава V
В конце концов король не вытерпел и, как только наступило лето, ввел войска в Бретань и захватил два небольших замка – Шантоссе и Ансени. Эта новость сразу же дошла до герцога Бургундского, которого герцоги Нормандский и Бретонский стали настоятельно просить о помощи. Он немедленно собрал армию и написал королю, умоляя его, чтобы он соблаговолил отказаться от своей затеи, поскольку на обоих этих герцогов распространялся мирный договор и они были союзниками Бургундии. Не получив удовлетворительного ответа, герцог с большим числом людей подошел к Перонну и разбил там лагерь. Король в это время находился в Компьене, а его армия продолжала оставаться в Бретани.
Через три или четыре дня к герцогу явился в качестве королевского посла кардинал Балю[77]. Он начал вести переговоры и убеждать герцога, что бретонцы смогут прекрасно договориться с королем и без него. Говорил он так потому, что король всегда старался расколоть их. Кардиналу был оказан почетный и радушный прием, но он очень торопился и пробыл у герцога недолго. Обратно он возвращался, получив заверения в том, что герцог собрал армию вовсе не для того, чтобы обременять заботами короля и воевать с ним, его единственная цель – помочь своим союзникам. В общем с обеих сторон звучали лишь почтительные речи.
Сразу же после отъезда кардинала к герцогу прибыл герольд по имени Бретань [78] и привез письмо от герцогов Нормандского и Бретонского, сообщавших, что они заключили мир с королем и отреклись от всех своих прежних соглашений, в том числе и от союза с Бургундией, и что по условиям мира герцог Нормандский получил 60 тысяч ренты и отказался от Нормандии, которая ему раньше была выделена в качестве удела (монсеньор Карл Французский [79] был этим не очень доволен, но ему пришлось смириться).
Новость потрясла герцога Бургундского, ибо он собрал армию только для того, чтобы оказать поддержку упомянутым герцогам. Герольд оказался в опасном положении, так как возникло подозрение, что письмо подделано королем, через чьи владения он проехал. Однако те же самые известия дошли до герцога и иными путями.
Король считал, что достиг своей цели и без труда сможет склонить герцога к тому, чтобы и он отрекся от союза с вышеназванными герцогами. Они стали тайно обмениваться посланиями, и в конце концов король выплатил герцогу 120 тысяч золотых экю, причем половину наличными, чтобы возместить ему расходы по сбору армии, и сделал он это еще до того, как армия была распущена.
Герцог направил к королю ближайшего к себе человека – камердинера Жана Бошизена. Король проникся большим доверием к герцогу и пожелал лично встретиться с ним, надеясь полностью склонить его на свою сторону после того, как от него отступились союзники и ему была выплачена крупная сумма денег. Он передал об этом герцогу через упомянутого Бошизена, с которым вновь послал к нему кардинала Балю и губернатора Руссильона мессира Танги дю Шастеля, велев им также сообщить герцогу, что он чрезвычайно заинтересован в этой встрече. Они застали герцога в Перонне, но тот не выразил особого желания встретиться, потому что опасался восстания льежцев, к которому их подталкивали два королевских посланца, отправленных еще до того, как было заключено перемирие с герцогами и их союзниками. (Но льежцы тогда ответили этим посланцам, что вряд ли осмелятся выступать после прошлогоднего поражения и разрушения их стен, а если они еще узнают о заключении мирного договора, то у них и вовсе пропадет всякое желание, даже если бы оно и было.) Однако в конце концов было решено принять короля в Перонне, раз уж он так хотел. Герцог собственноручно написал ему письмо и заверил в полной безопасности, после чего послы уехали обратно к королю, находившемуся в Нуайоне. Герцог же, намереваясь навести порядок в Льеже, предложил епископу Льежскому, с которым вели борьбу горожане, покинуть город; вместе с ним уехали сеньор де Эмберкур, герцогский наместник в области, и некоторые другие.
72
По условиям мира в Гавере (1453 г.), которым завершилась война герцога Филиппа Доброго с Гентом, у города были отняты почти все его вольности.
73
Под «буржуа» Коммин здесь имеет в виду городской патрициат, состоявший из богатой торгово-ростовщической верхушки. Нотабли – у Коммина, видимо, наиболее влиятельные представители патрициата.
74
Льежцы не были подданными герцога, поскольку их область входила в состав империи и подлежала управлению выборного епископа.
75
Эшевены были городскими судьями с административными и полицейскими функциями. Порядок назначения и выборов эшевенов, о котором говорит Коммин, был установлен в Генте в 1301 г.
76
На Льежскую область был наложен интердикт в 1461 г. О вражде льежцев с бургундскими герцогами и своим епископом Людовиком Бурбоном, выбранным вопреки их воле, см. примеч. 1 к книге второй.
77
Жан Балю был в описываемое Ком-мином время одним из наиболее доверенных лиц короля. При помощи короля в 1464-1467 гг. сделал быструю духовную и политическую карьеру, став членом королевского совета, советником Парижского парламента, епископом Анжерским и кардиналом. См. о нем:
79
Карл Французский – брат короля, герцог Нормандский. Королевские дети считались «детьми Франции», отсюда и их титулатура.