Король пожелал придать делу официальный характер и решить его в торжественной обстановке, поэтому он созвал в Тур на март – апрель 1470 года штаты, чего никогда не делал ни раньше, ни после этого, но пригласил только избранных людей, о которых знал, что они не станут противоречить ему [120]. Им было доложено о действиях герцога Бургундского, наносящих ущерб короне, и представлен в качестве челобитчика граф д’Э, который сказал, что герцог захватил у него Сен-Валери и другие земли, которые он держал от него в округе Абвиля и в графстве Понтье, и не желает слушать никаких оправданий графа. А сделал это герцог потому, что небольшое судно из города Э захватило торговое судно из Фландрии, и граф предлагал возместить убытки. Кроме того, герцог требовал от графа принести ему оммаж против всех, чего граф не желал делать, поскольку это подрывало власть короля[121]. На ассамблее присутствовали юристы, парламентские и другие, и она приняла в соответствии с волей короля решение вызвать герцога на суд в Парижский парламент. Король отлично понимал, что герцог гордо откажется или совершит что-нибудь другое в нарушение прав парламента и, таким образом, причина для войны с ним станет гораздо более весомой.
Вызов был передан герцогу в Генте в то время, когда он шел к мессе, парламентским судебным приставом. Герцог, удивленный и возмущенный, велел схватить пристава, и его продержали под стражей несколько дней, но в конце концов отпустили.
Теперь Вы знаете, что было сделано, дабы начать против герцога войну, но он был предупрежден и вооружил большое число людей, оплачиваемых на дому, как о них говорили. Они получали небольшую плату за то, чтобы, оставаясь дома, были наготове. Им ежемесячно устраивали смотры на местах и выдавали деньги. Так продолжалось месяца три или четыре, пока герцогу не надоело; и тогда он распустил этих людей, а от всех страхов освободился, поскольку король часто засылал к нему посольства.
Герцог уехал в Голландию. У него не было под рукой ни войска, ни гарнизонов в пограничных городах, и это обернулось для него бедой. В Голландии герцог Жан Бурбонский, ныне покойный, известил его, что скоро против него будет начата война в Бургундии и Пикардии и что у короля в этих землях и при его дворе много сторонников. Герцог, оказавшийся без людей (ибо он распустил тех, о ком я выше говорил), был крайне встревожен этим сообщением и быстро переправился по морю в Артуа, в город Эден. Он стал подозревать своих приближенных и с недоверием относиться к переговорам, что велись в тех городах, о которых я говорил, но действовал он медленно, не вполне доверяя всему, что ему сообщали. Он вызвал из Амьена двух наиболее видных горожан, чье участие в переговорах казалось ему подозрительным, но они столь удачно оправдались, что он их отпустил.
А в это время от него бежало несколько людей, в том числе Бодуэн [122], которые перешли на службу к королю, и это напугало его ввиду возможных серьезных последствий. Он призвал всех броситься в погоню, но отправились немногие, так как было начало зимы и прошло еще мало дней после его возвращения из Голландии.
Глава II
Через два дня после бегства этих приближенных герцога (которым удалось уйти), а случилось это в декабре 1470 года, монсеньор коннетабль вошел в Сен-Кантен и заставил жителей принести присягу королю. Тогда герцог понял, что дела его плохи, поскольку у него не было армии, и он разослал по стране своих слуг набирать людей. А сам он с небольшим числом своих сторонников, которых смог собрать (всего 400 или 500 всадников), двинулся в Дуллан, чтобы предотвратить отпадение Амьена; но амьенцы уже пять или шесть дней как вели переговоры с королем, ибо королевская армия стояла рядом, под самым городом. Сначала они ответили королю отказом, так как часть горожан держала сторону герцога, который туда послал своего гоффурьера; и если бы у герцога было достаточно людей, чтобы он мог рискнуть самолично войти в город, он бы его не потерял, но он не осмелился войти с малым сопровождением, хотя некоторые горожане и просили его об этом. А когда противники увидели его нерешительность и слабость, они поступили по-своему и впустили людей короля. Жители Абвиля помышляли сделать то же самое, но туда от имени герцога вошел монсеньор де Корд и не допустил этого.
От Амьена до Дуллана всего пять малых лье, и поэтому герцог, как только узнал, что люди короля вошли в Амьен, вынужден был отступить; он поспешил в Аррас, опасаясь, как бы не случилось подобное и во многих других местах, ибо он видел себя окруженным родственниками и друзьями коннетабля. А с другой стороны, из-за сбежавшего бастарда Бодуэна он подозревал в измене и его брата – великого бастарда Бургундского. Тем временем к нему мало-помалу сходились люди.
Королю казалось, что он достиг цели, и он поверил тому, что ему говорили коннетабль и прочие о числе его сторонников; и если бы у него не было этой уверенности, он не стал бы начинать войну.
Однако пора мне в конце концов объяснить, что двигало коннетаблем, герцогом Гиенским и его главными советниками (несмотря на доброе обхождение, помощь и великие почести, которые оказывал герцогу Гиенскому герцог Бургундский) и какую выгоду могли они извлечь, столкнув в войне этих двух великих государей, живших в мире, и их сеньории. Я об этом уже кое-что рассказал: это было сделано, дабы надежнее обеспечить свое положение и чтобы король, пребывая в бездействии, не начал распрей с ними самими. Но главная причина была все же не в этом, а в том, что герцог Гиенский и другие заинтересованы были в браке с единственной дочерью и наследницей герцога Бургундского [123]в, поскольку сыновей у того не было; несколько раз герцога Бургундского просили дать согласие на этот брак, и он никогда не возражал, но в то же время вовсе не желал его заключать; такие же обещания он давал и другим.
Посмотрите же, что придумали эти люди, чтобы добиться своего и заставить герцога выдать дочь замуж. Как только два вышеупомянутых города были взяты и герцог вернулся в Аррас, куда по возможности стекались люди, герцог Гиенский тайно прислал к нему человека с запиской в три строчки, написанной его рукой и закатанной в маленький кусочек воска; в ней говорилось: «Постарайтесь ублажить своих подданных и не заботьтесь ни о чем, ибо Вы найдете друзей».
Герцог Бургундский, поначалу весьма встревоженный, послал человека к коннетаблю просить его, чтобы тот не отягощал его положения и не ускорял ход войны, которая была начата без всякого предупреждения и вызова. Коннетабль был очень доволен этими словами, и ему казалось, что он держит герцога в своих руках, поскольку тот обратился к нему с просьбой, будучи явно встревожен. И он ответил, что положение герцога ему кажется чрезвычайно опасным и что он не знает иного средства выйти из него, как только выдать дочь замуж за герцога Гиенского; тогда ему будет оказана военная помощь, герцог Гиенский со многими другими сеньорами объявит себя его сторонником и ему будет возвращен Сен-Кантен, где он поставит своих людей; а без этого брака и объявления о нем он, коннетабль, не осмелится ввести в город людей герцога, ибо король слишком могуществен, он хорошо все организовал и имеет немало сторонников в герцогских землях; он передал и многое другое в том же духе, чтобы его запугать.
Я не знаю случая, чтобы добром кончил человек, который вознамерился держать в страхе и подчинении своего господина или могущественного государя, с которым он имеет дело, что Вы поймете на примере этого коннетабля. Ведь его господином был король, а большая часть его имущества и дети находились под властью герцога, но тем не менее он постоянно прибегал к подобным приемам, распаляя их взаимное недоверие и пугая одного другим, отчего он и нажил беду. И хотя все люди стремятся освободиться от подчинения и страха и все ненавидят тех, кто их держит в этом состоянии, однако никто в этом не сравнится с государями, ибо больше, чем кто-либо иной, они ненавидят тех, от кого они зависят.
120
В 1470 г. было созвано собрание нотаблей, т. е. представителей сословий, назначенных королем, а не избранных. Но Коммин ошибается, говоря, что это было единственное собрание представителей сословий в царствование Людовика XI. Король собирал Генеральные штаты в Туре в 1468 г. Возможно, что в памяти Ком-мина эти два собрания совместились.
122
Бургундский бастард Бодуэн, незаконнорожденный сын Филиппа Доброго, бежал вместе с тремя другими служителями герцога.