– Я начала говорить, потому что они попросили меня рассказать, почему я и мой муж приехали в Америку и что мы делали в Америке. Вначале Джонсон и Гонзалес слушали меня очень внимательно, но через некоторое время Джонсон стала очень нетерпеливо перебивать меня: «Ты ходишь вокруг да около, скажи главную цель того, почему вы привезли девочек»? Я не понимала, что она от меня хочет. Через некоторое время, примерно через два часа, она начала с раздражением и матом прессовать меня, буквально заставляя сказать то, что она хотела услышать, – что мы заставили женщин приехать в Америку, а потом заставили их работать, отобрав документы.
– Что вы еще можете сказать? – сдвинув брови и сжимая кулаки, спросил Робертс.
– Они меня пугали, что я никогда не увижу детей! – вскрикнула я.
– Так! В какой момент они это говорили?
– Вот, вот, я вспомнила! Гонзалес сказал, что если я не расскажу правду, то они заберут детей, и пришла какая-то дама из государственной службы опеки и сказала, что моих детей забирают, потому что я никчемная мать!
Робертс не обращал внимания, что меня начало уже трясти; я не могла остановиться.
– Потом они сказали, что Эльнар признался во всем, и я хотела несколько раз остановить допрос, но Гонзалес повторял: «Ты никогда не увидишь детей, у тебя их заберут».
Я уже не говорила, а горько рыдала.
– Я не ела и не пила воды 11 часов. У меня кружилась голова, и меня сильно тошнило… Но они продолжали и продолжали… Они давили и давили, и заставляли меня сказать то, что они хотели услышать. Я перестала понимать их дурацкий язык! Это не я, а эти грязные женщины должны сидеть здесь! Я ничего не делала плохого! Они жили в нашем доме, ели то, что хотели, ездили на моей машине, спали с моим мужем! Почему?! Почему я здесь?! Я тогда очень жестко пила и использовала кокаин, чтобы не видеть и не чувствовать все это! Как вы все не понимаете?! Как вам все это объяснить еще?!
– Все! Все! Пожалуйста, успокойтесь! Прошу вас. Вы невиновны; мы докажем вашу невиновность. Я верю вам и сделаю все возможное, чтобы вас вытащить!
– Благодарю вас! Благодарю вас!
Мне было так тяжело оставаться на своем месте! Мне так хотелось обнять этого доброго человека с голубыми глубокими глазами и участливым взглядом!
– Когда назначат день судебного слушания по поводу вашего выхода к детям, вас оповестят. Хорошо. Все обсудили. Вот моя визитная карточка с номером телефона. Можете звонить в любое время, но только если возникнут вопросы или нужна будет помощь. Теперь вроде все.
– Спасибо большое! Я намного лучше чувствую себя!
– А теперь для вас сюрприз: вот телефон дома, где находится ваша дочь. Семья, в которую ее временно поместили, – очень добрые и веселые люди! Но Зарина сильно скучает по вам и требует с вами встречи. Пока нельзя организовать встречу, но можно позвонить.
– Спасибо! Спасибо!
Волны и грусти, и радости перемешались, тоска защемила внутри. Сердце прыгало от предвкушения разговора с дочерью. Что мне ей сказать? Как объяснить все, что происходит?
– А почему вы говорите только про Зарину? А где Алик?
– Прилетела из Лондона его тетя и собирается забрать его. Зарина не соглашается улетать с этой тетей, намечается суд по поводу детей. А насчет Алика переговоры ведут с вашим мужем.
– А почему с ним только? Ведь я…
– Но это другой разговор; служба опеки должна встретиться с вами тоже. Ее сотрудники ведут переписку с вашей мамой. Сейчас все ждут вашего суда о выходе под залог и последующего решения. Поэтому я оставлю этот телефон надзирателям, они передадут его вам. Можете два раза в неделю звонить и говорить с дочерью. Вот о чем думайте и будьте хорошей девочкой!
Проговорив свои наставления, Робертс вышел из камеры, а я осталась сидеть еще три часа; было похоже, что про меня забыли. Звонить и говорить с дочерью! Ничего сейчас не было важнее. Ну где же эта надзирательница, которая не похожа ни на мужика, ни на бабу?! Я никого не хотела видеть так сильно, как ее, она должна была дать мне телефон Заринки. Наконец красная лампочка над дверью замигала и вошла надзирательница. Я все еще сидела на своем месте, широко улыбаясь и представляя, как я выхожу из этого ужасного места! Я ждала, что она мне отдаст телефон моей дочери, но вместо этого она посмотрела на меня, как на раздавленного таракана, размазанного на цементном полу. С отвращением отойдя от двери, она пропустила меня впереди себя.
– Низами! Низами!
Я не привыкла, чтобы ко мне обращались как к заразному насекомому, поэтому надзирательнице пришлось еще несколько раз окликнуть меня, прежде чем я поняла, что это означает «вставай». Поднявшись на ноги, я с опаской вышла из камеры.