Я уже давно работала в авторском коллективе историков, создававших «Историю Сибири», но все еще значилась сотрудником Института экономики. Процесс перехода из одного института в другой, из одного крыла здания в другое тормозился отсутствием А. П. Окладникова, находившегося в длительной археологической экспедиции. Казалось, дело в простой формальности: я не претендовала на вакансию, а приходила со своей ставкой младшего научного сотрудника, добровольно дарованной одним институтом другому. Однако, возвратившись из экспедиции, А. П. не торопился с принятием дара. Вероятно, это было понятное стремление директора подстраховаться от приема на работу еще одной «жены», грозящей пополнить штатный балласт вверенного ему научного учреждения. Потребовалось непосредственное вмешательство Г. А. Пруденского, чтобы вопрос о моем трудоустройстве наконец разрешился.
Подозрения об отношении ко мне как к «жене», т. е. неизбежному кадровому отягощению, сразу же и подтвердились, едва ступила я на порог отдела гуманитарных исследований, теперь уже ИИФФ СО АН. Оценивающе оглядев меня, Е. А. Куклина то ли с вопросительной, то ли с утвердительной интонацией изрекла:
— Вы к нам лаборантом.
— Младший научный сотрудник, — уточнила я и зачем-то добавила: — Кандидат филологических наук.
— А муж ваш где работает?
В комнате, где отвели мне рабочий стол, три других стола занимали Наталья Тимофеевна, жена лингвиста А. И. Федорова, Зоя Дмитриевна, жена историка А. С. Московского, и Ядвига Попова, жена ядерщика из института Будкера. Словом, действительно, жены, каждой из которых свою профессиональную идентичность предстояло доказать большими или меньшими успехами в работе. У каждой из нас были дети, у каждой — по двое: сыновья у Натальи Тимофеевны и Ядвиги, сын и дочь — у Зои Дмитриевны и у меня.
Наталья Тимофеевна создавала картотеку для будущего «Словаря сибирских говоров» — в работе у нее все время находилась какая-нибудь книга сибирского автора: «Угрюм-река» В. Шишкова, «Хмель» А. Черкасова… Ядвига занималась говорами ненецкого языка, обрабатывала материалы очередной своей экспедиции на Ямал. У Зои Дмитриевны не было своей научной темы, она работала лаборантом в лингвистической группе Е. И. Убрятовой.
Как это бывает обычно в женском коллективе, мы немножко конфликтовали, сплетничали, соперничали, но все в рамках интеллигентской корректности. С Ядвигой возникло что-то вроде соревнования по части туалетов, но параметры соревнования не совпали: я «шилась» у профессиональных портних, Ядвига предпочитала «самошив». Тогда ходила на меня эпиграмма, пущенная, скорее всего, А. И. Федоровым:
Как сегодня Гафт в артистическом мире завоевал славу непревзойденного эпиграммиста, так в научном сообществе Академгородка она безраздельно принадлежала А. И. Федорову. Он был красавец мужчина, овеянный ореолом боевых подвигов военного летчика, краснобай и острослов.
Иногда мне казалось, что с переездом в Академгородок жизнь изменила темп — перемены наступали раньше, чем созревало их осмысление и удавалось прозреть последствия: Е. Д. избрали на должность заведующего сектором трудовых ресурсов, я успела сменить одно место работы на другое, наш Лизочек пошел в школу! Осуществилась давняя мечта Е. Д.: у нас появилась машина — красавица «Волга» цвета белой ночи. Мы переехали в новую, теперь уже четырехкомнатную, квартиру. Все явственнее проступали реальные контуры идеи создания большого коллективного труда по истории русской литературы Сибири, и на меня была возложена работа ответственного секретаря.