Меня снова стал терзать старый вопрос, которому было много лет, — можно ли нас с Пэтом назвать семьей? Имеем ли мы на это право? Если мы остались только вдвоем, можем ли мы продолжать называться семьей? Или это будет чересчур для компании из двух мужчин?
Я хотел верить в то, что мы до сих пор семья. Но не думаю, что вы являетесь семьей, если вас осталось всего двое.
Конечно, вы хотите быть ею, действительно хотите.
Но, честно говоря, по-моему, вы только пытаетесь.
Когда я вернулся в больницу, Пэт спал.
Была середина дня, и по отделению разносилось бряцание тележек, на которых развозили обед, пахло отвратительной едой, но Пэт полулежал, утонув в кресле, уронив голову на грудь, совершенно изнуренный.
Я взглянул на Кена. Я слышал его затрудненное дыхание, но он выглядел лучше. Возможно, помогло бритье, но сейчас он был гораздо больше похож на себя прежнего.
Пэт пошевелился и открыл глаза.
— Сходи ненадолго домой, — посоветовал я. — Поспи в своей постели. Вздремни.
«Вздремни». Это было что-то необычное. Язык поколения моего отца. Вскоре он совсем вымрет. Пэт встал и потянулся, глядя на Кена.
— Пойду покурю, — сказал он.
Мы вышли из онкологического отделения, потому что моему мальчику страстно хотелось покурить. Встав за стеклянной дверью, первые несколько секунд Пэт моргал от солнечного света.
— Сегодня он хорошо спал, — сообщил Пэт, прикуривая. — Маска понадобилась только один раз. Медсестра сказала, что иногда перед смертью больным становится лучше. — Он покосился на меня и выпустил дым. — Думаешь, это правда?
Я пожал плечами:
— Не знаю. Думаю, это как прилив и отлив, то лучше, то хуже. Ему вполне может стать лучше, чем раньше. Но точно так же состояние может и ухудшиться.
— Он сказал, что приходила его жена, — сказал Пэт. — Дот?
— Да, — кивнул я. — Дот.
— Меня это встревожило. Он был так уверен в том, что она приходила. Что это значит? Галлюцинации из-за лекарств? Или что-то другое?
Я поразмыслил.
— Мне хочется думать, что это другое, — ответил я.
Мы немного помолчали, думая о предсмертных видениях. Пэт докурил, и мы пошли в палату.
В кресле, которое уже несколько дней занимал Пэт, сидел мужчина средних лет и смотрел в лицо спящего Кена. Он поднялся, когда мы вошли, и вытер глаза тыльной стороной руки. Коренастый, мускулистый, смуглый. Я понял, кто он такой, не успел он раскрыть рта.
— Мик Гримвуд, — представился мужчина и пожал нам руки.
По его акценту невозможно было догадаться, что он вырос в этом городе, в этой стране.
— Из Мельбурна, — кивнул я. — Ваш отец много о вас рассказывал.
Мы все посмотрели на старика.
Он очень исхудал. Я только сейчас это увидел. Лицо Мика было зеркальным отражением Кена в молодые годы, и когда он встал возле кровати, я осознал, как сильно исхудал его отец.
— У него есть паспорт? — спросил Мик.
Я был ошеломлен:
— Паспорт?
Я вспомнил о том, как рылся в ящиках комода у Кена дома, и о том, что видел выпотрошенное содержимое этих ящиков, разбросанное по всей крохотной квартирке.
Видел ли я паспорт среди остатков его прошлой жизни?
Я не мог вспомнить.
— Не знаю, Мик, — ответил я.
Мы с Пэтом переглянулись. Парень явно устал после многочасового перелета, да еще горе подкосило его. Я хотел быть с ним любезным.
— Но он очень болен, — сказал я. — Ваш отец действительно очень болен.
Он нетерпеливо вздернул подбородок, и внезапно стало понятно, что он до кончиков ногтей сын своего отца.
— Я знаю, как сильно он болен, — ответил он, — и именно поэтому мне нужно знать, есть ли у него паспорт.
Кен шевельнулся во сне. Его сын от волнения сжимал и разжимал руки.
— Я говорил ему всегда держать паспорт наготове. Тысячу раз говорил, черт подери.
— Ему лучше, — буркнул Пэт, и я попытался взглядом остановить его, так, как делал всегда. Но это больше не действовало. — И все-таки, — настаивал мой мальчик, — немного лучше. Ты сам говорил.
Я попытался остановить это безумие.
— Мик, — проговорил я. — Вы действительно считаете, что он в состоянии куда-то ехать?
— Это будет поездка в один конец, — ответил Мик.
И тут до меня дошло.
Кен наконец-то поедет в Австралию.
Не чтобы жить.
Чтобы умереть.
Полиция проводила облаву на квартиры.
Голубые огни вращающихся сирен на крышах полицейских машин с четырех сторон дома придавали всему происходящему странно праздничный вид. Дети носились на велосипедах по дорожкам, вопя от радости, что в такой поздний час их еще не загоняют в постель. Жильцы дома выходили на улицу, чтобы посмотреть на бегущих по лестнице офицеров в кевларовых бронежилетах. Некоторые уже добрались до верхнего этажа, выкрикивая приказания открыть двери. Они были прямо над квартирой Кена. Они пришли за Старыми Парнями.