Мэн-кэ пошла разыскивать Я-наня, но слуга сказал, что он ушел сразу после ужина.
Пришлось идти в кино вдвоем с Сяо-суном. Они отправились в гараж «Летающий Феникс» и взяли машину.
Они немного опоздали, сеанс уже начался. Сяо-сун достал карманный электрический фонарик, и при его свете они пробрались в боковую ложу, с самого края.
Усадив Мэн-кэ. Сяо-сун придвинул вплотную к ней мягкий стул и сел. В этот момент на экране появился какой-то толстяк в халате. Он летел в самолете; сначала внизу промелькнуло море, потом проплыли горы, и, наконец, самолет стал кружиться над городом.
Мэн-кэ недоумевала: что это такое?
Сяо-сун наклонился к ней и шепнул на ухо:
– Фильм еще не начался.
Мэн-кэ вовсе не хотелось смотреть на толстяка. Она стала оглядываться в поисках чего-нибудь интересного. Сквозь голубой тюлевый занавес на возвышении, где расположился оркестр, струился мягкий электрический свет. На балконе и в партере смутно виднелись плотные ряды годов. Из соседней ложи доносился густой аромат духов. Сидевший сзади мужчина сопел и притопывал ногой в такт оркестру.
Когда же наконец на экране появилась каменная лестница и на ней – женщина в длинной черной юбке, Мэн-кэ больше не отрывала глаз от экрана: она вспоминала прочитанную книгу, забыв, что перед ней артистка, и вместе с ней переживала ее горе, будто собственное.
Временами, чувствуя на себе пристальный взгляд брата, она шептала:
– Как трогательно! Ты только посмотри!
– Да, и в самом деле трогательно! – отвечал он.
Мэн-кэ и в голову не приходило, какой смысл вкладывал он в эти слова.
Вдруг в самый, как ей казалось, интересный момент оркестр умолк, и в зале стало ослепительно светло. Начался антракт.
Сяо-сун опросил, не желает ли она выпить кофе. Она покачала головой. В ее воображении мелькали тонкие брови, большие глаза, стройная талия, горькая усмешка…
Протиснувшись сквозь толпу в фойе, Сяо-сун вышел наружу проветриться – духота в зале его утомила. К его возбуждению прибавилась тревога: он понимал, что развязностью можно испортить все дело, тем более если девушке не свойственно кокетство.
В буфете толпилось множество людей, особенно там, где продавались засахаренные фрукты и сигареты.
Некоторые мужчины вскакивали из-за столиков, делая вид, будто ищут друзей. На самом же деле они просто старались разглядеть стройную женскую фигурку.
Пожилые дамы, придвинувшись друг к другу, шепотом высказывали критические замечания о туалетах сидящих поблизости женщин и исподлобья поглядывали на интересных мужчин. Некоторые женщины пудрились, глядя в зеркальце, или поправляли волосы, коротко подстриженные на висках.
В ложе, по соседству с Мэн-кэ, какая-то итальянка оживленно беседовала с усатыми мужчинами, и ее громкий смех привлекал внимание окружающих. Большая рука с зажатой между пальцами сигаретой легла на перегородку ложи, в которой сидела Мэн-кэ; сверкнуло драгоценное кольцо с бриллиантом.
Когда вернулся Сяо-сун, было слышно, как за перегородкой кто-то прощается.
Сеанс продолжался. В наиболее трагических местах Мэн-кэ не могла сдержать слезы. Не дождавшись конца фильма, она встала и направилась к выходу. Сяо-сун последовал за ней.
Когда они сели в автомобиль, Мэн-кэ молча оперлась на руку брата, и он осторожно обнял девушку. Оба молчали: каждый думал о своем. Едва машина остановилась, как Мэн-кэ выскочила и убежала к себе.
В это же время на асфальтовой мостовой у подъезда остановилась небольшая коляска: это тетка вернулась с банкета, устроенного по случаю дня рождения в семье Ли. Потом в доме наступила тишина. В «Новом мире» веселье, по-видимому, было в самом разгаре, но для Мэн-кэ оно не представляло никакого интереса.
Сяо-сун посидел немного с матерью. Разговор шел о гостях на дне рождения, о чрезмерной роскоши, с какой было устроено пиршество, о вине, которое там подавали, о развлечениях… о сегодняшнем фильме. Как только Сяо-сун заметил, что мать устало опустила веки, он поспешил проститься. Рассудок его в это время был уже совершенно трезв: он вспомнил наивность Мэн-кэ и про себя усмехнулся – до чего же он был глуп! Но Мэн-кэ, право, недурна! Он не переставал мысленно ею восхищаться.
«Если захочу, своего добьюсь!» – решил он, и на лице его появилась самодовольная улыбка. Он залез под мягкое одеяло и заснул безмятежным сном.
А Мэн-кэ в это время думала о судьбе дамы с камелиями. Она была просто влюблена в актрису. Все второстепенные детали исчезли из ее памяти: остались только выразительные движения бровей и чувство глубокой скорби, горького сожаления о разбитой жизни. Именно такой она представляла себе жизнь самой актрисы, исполнявшей эту роль.