Занятия школы прохожий в областном центре, в редакции, что была в красивом двухэтажном здании на улице Карла Маркса, недалеко от главной площади города.
Организаторы школы учли, что рабкоры ходят к ним на занятия с заводов и предприятий и поэтому школа начинала работать в 18–30. Очень удобное для нас, рабочих парней, время. Даже мы с пригорода успевали быстренько подзакусить и на рейсовом автобусе приехать к самому началу занятий.
Валерий Голубев, заведующий отделом писем, являл собой настоящего работника прессы. Он был нетороплив, основателен, слова его легко ложились в наши блокноты чёткими и ясными тезисами.
Он нам с Вовкой нравился. Умел нас настроить, поддержать, разговорить. Мы с удовольствием ему и своим сокурсникам рассказывали о заводе, о соцсоревновании, наших передовиках.
Но Валерий не был бы журналистом, если бы не пытал нас и не пытался расспросить и о недостатках, имеющих место в нашей советской действительности, как в торговле, в обслуживании, на производстве.
Он искренне считал и заражал нас своей верой в прессу, в справедливость, в партию, которая через партийную прессу вскрывает, бичует и борется с недостатками нашей советской действительности.
Приходили к нам на занятия и рассказывали о своей работе, делились опытом и маститые журналисты: Овидий Любовиков, Владимир Ситников, Альберт Лиханов, Владимир Шишкин, Юрий Смолин, братья-фотографы Леонид и Юрий Шишкины.
Даже дальний родственник самого Сергея Мироновича, Константин Верхотин.
Сегодня, записывая цифры показателей работы промышленности области, я чуть не задремал. И не только я. Рядом сидела пара, жена, и муж. Пустые выпуклые глаза, внимательно слушает Юрия Смолина. А молодой ещё, лет 30, но уже лысый муж, вздыхая, молча гладит ее руку, и только улыбается маленькими масляными глазками. Она строго смотрит на него и убирает руку.
Любовь рабкоровская.
Часть 10 Демонстрация 1 мая 1975 года
Последняя прогулка
А я вспомнил Алку. Она бы не стала со мной ходить сюда. Равнодушна она к литературе.
Вспомнил последнюю встречу с ней.
Была уже осень. Прошло несколько месяцев после нашей размолвки. Я сменил работу. Но по-прежнему в нашей дружной компании. И как-то все уже забываться стало: и наши воскресные поездки в областной центр, прогулки по набережной, по паркам, походы в театр, и даже один раз в ресторан, где мы душевно посидели вечерок.
Мои настырные посещения ее работы и обеды, и перекуры на высоком берегу Вятки.
Все забылось. И жизнь стала как-то устаканиваться. И в новый коллектив вписался. У начальства на хорошем счету, исполнительный, дисциплинированный, безотказный. Задания командировочные все выполняю.
В общем, все нормально, все хорошо. И влюблённости моей юношеской, сумасшедшей, послеармейской вроде бы как бы и не было.
Сижу дома, как обычно в редкие межкомандировочные дни. На улице дождь. Слякоть. Лежу на диване. Читаю книгу. Один. Родители уехали к себе в посёлок. Сегодня суббота. Приедут завтра. Ведь в понедельник всем на работу.
Вдруг звонок. Открываю дверь. Мальчик стоит незнакомый.
- Тебе кого? -спрашиваю.
- Тебя зовут, - отвечает он.
- Кто?» -спрашиваю.
Молчит и быстро убегает.
Хм. Пожимаю плечами. Закрываю книгу. Одеваю свою хиповскую жилетку из черного вельвета и с большой в 15 см бахромой внизу тоже из кусков вельвета. Выхожу. У подъезда никого. На улице мелкий дождь. Темно уже. Вечер. Вдруг слышу:
- Слав.
Вглядываюсь в темноту. Ничего не вижу. Снова девичий голос:
- Слав.
Наконец увидел. Под берёзой у забора газовой станции стоит Алка. С портфелем.
- Слав, можно тебя.
Иду напуганный прямо по грязи:
- Алка, ты? Что случилось?
- Слав, оденься.
Чувствую, как у меня колотится сердце:
- Алка, что случилось-то? - повторяю испуганно.
- Слав, оденься, поговорить надо.
Оделся. Прогулялись по вечернему Нововятску. Помолчали. Рассказал о новой работе. Проводил ее дома. Темно ведь уже. Она все там же у мамы с папой – за переездом, недалеко от Вовкиного дома.