Ну вот, печально подумал я про себя, засыпая, и не коммерсант я даже.
А просто снабженец. Такой же, как и они.
Вообще-то после того, как я познакомился с Галинкой, что потихоньку стал утрачивать симпатии к миру деловых людей.
Не знаю, почему.
Что-то противны некоторые толкачи, снующие с кобелячьими глазами вокруг толкачих. И, глядя на их сюсюканье между собой, их бутылочные, как им кажется весёлые компании, становится противно.
Мне кажется, теперь я знаю цену себе, цену мужеству и представляю каким хочу быть.
Только не таким, как эти толкачи и их временные подружки - потаскушки.
Я знаю цену мужеству. Достойно вести себя, иметь чистую совесть — это для меня главное в этом болотце маленьких и мелких командировочных псевдострастей.
Когда некоторые, вырвавшись из семей, как с цепи сорвались. И пьют, и пьют.
Разгульные
Положил тетрадь на стол и поморщился. Вся скатерть в хлебных крошках, тёмные пятна вина, горелая спичка, пепел от сгоревшей сигареты. Только что кончилась вся эта история, свидетелем которой я стал случайно, а может и нет. До сих пор в ушах звучит разгневанные и сердитые голоса директорши, кастелянши и администратора.
- Убирайтесь сейчас же, Демченко!
- А вы? — это к Рите. - Как вам не стыдно! Совсем совесть пропили!
Ко мне:
- Извините, молодой человек, что так случилось. И попрошу вас, уберите за этими, - она гневно посмотрела в сторону шатающегося Коли, видимо, подыскивая подходящие слова.
- За этими … нечистоплотными людьми.
Юра молчал. Вообще-то его тоже пошатывало. И он пьяным языком сказал мне потом, когда мы остались одни в стыдливо молчащей комнате вообще вполне трезвую мысль:
- Вот я. Я ведь, я ведь ничего! Я ведь не ночую здесь. А? Так ведь и никто, - он погрозил кому-то пальцем, - никто ничего не скажет а?
И смотрит на меня вопросительно.
Я бы сказал ему. Но думая про себя, что он добрый хороший парень, но все равно пакостник, развратник, и глаза у него и пьяные и кобелиные. И какая разница, что кто-то знает или нет о его похождениях здесь, в гостинице города Уральский про его похождения, и жена не знает. Все равно. И эта гуляющая с мужиками Рита, и этот мягкий тряпка Коля, не устоявший перед ее пьяными чарами, и этот Юра. Все равно противно и неприятно и даже разговаривать с ними как-то брезгую. Но это думаю, я им конечно никогда не скажу, а вслух говорю, почему-то глубоко вздохнув:
- Да, Юра, жалко Колю. Выгнали парня из гостиницы. На работу ещё не дай бог сообщат.
Юра ушёл к себе. А я вчерашний вечер. Толя ввалился как шаровая молния и сразу наполнил собой весь номер. Шумный подвижный. Разговорчивый балагур.
- Что? Ага. - громко, потише и быстрее. - Ага-ага. Конечно. Да, да. Ясно. Ясно.
Не речь, а сплошные междометия и возгласы. Это, кода он слушает, то есть молчит. А когда говорит!
Смотрит на Колю, Юру, на меня:
- Ну что мужики? По рублю? Саш, ты молодой. Сбегай за бутылочкой. Мы с тобой ещё не пили.
Ох, и умён же мой начальник Иванов. Хитёр. Не пойму только, зачем он придумал эту командировку? Ведь такой действительно нужный профиль уже находится в производстве. Правда, неясно как долго его будут делать. Но у меня хорошие отношения с начальником производства прокатного цеха.
Зайду к Геннадию Ивановичу, и нет проблем, сразу мой профиль окажется на складе. Ладно, обернусь быстро.
Когда ужу оформил командировочное удостоверение, получил аванс на командировку и зашёл за бумагами, Иванов мне:
- Тебя замдиректора искал. Зайди.
- Зачем?
- По командировке.
Звонит телефон. Берет трубку.
- Какой город? - обращается к сидящему рядом Мелехову, начальнику сектора черных металлов,
- Юрий Петрович, возьми трубку.
Снова смотрит на меня сквозь очки, которые отремонтировала в аптеке Ленка, подружка Гальки. И за которые он так и не отдал Гальке 42 копейки.
- Зайди, зайди к замдиректора, - повторяет он устало. - Он у себя.
Хмыкаю. Качаю головой.
- Ладно, зайду.
Ухожу. В дверях сталкиваюсь с толстенным Костенко. Еле разошлись.
- Алло! Магнитогорск? - кричит в трубку Мелехов, - Алло!