Сегодня я шёл рано. Гальке завтра на работу. За полгода нашей дружбы у меня накопилось много таких ночных возвращений, когда я в этой яркой темноте улицы Советской, улицы Машиностроительной сочинял стихи, разговаривал с Галькой, объяснялся ей.
Мечтал о том, какая встреча будет завтра или молча, думал, сжимая в кулаках логики незнакомую мне никогда раньше ревность, отгоняя светом надежды, веры и верности пискливую недоверчивость.
За полгода наших встреч и дружбы у меня накопилось много таких ночных возвращений. Вот и сейчас я шёл домой с Машиностроительной, но думал не о том, что узнал сегодня. Не о Вовке, которому Галька вот уже два года пишет письма, не о том, что он пока не знает о ее встречах со мной здесь без него, не о Сашке, которого Галька проводила через год после Вовки, не о другом Сашке то ли гитаристе, то ли музыканте, с которым она ходила почти год, и не Борисе и других, о которых она с детской непринуждённостью рассказывала мне, заканчивая очередной рассказ лёгким невинным поцелуем:
- Но ты мой лучший! Умный миленький мой!
Я думал не о Вовкиных письмах, которые щедрая моя Галинка подсунула мне сегодня почитать с тем, чтобы не было, между нами, тайн, не было непонимания. (Молодец! Открытая и искренняя девчонка мне попалась. Здорово.)
Я думал не о Вовкиных письмах, прочитанных мною сегодня, не о том, как он в них признается в любви к моей Галочке, называя ее в письмах Галинкой, вспоминает их встречи, просит фотокарточку и мечтает, о весне 1975 года, когда он вернётся из армии.
И не о свадьбе нашей с Галькой думал я. Не о том, где мы будем жить, что все равно не ужиться нам с моим отчимом Петром Павловичем, не о том, что Галька уже беременна, не о том верить ей или нет в высказанных в мой адрес чувствах, не о том, что если придётся жить у них, то надо будет работать на саду, пахать, ни о приближающемся Дне печати, ни о Валере Голубеве, зав отделом писем областной газеты, ведущего «Школы рабкоров», в которую я вместе с Вовкой хожу…
Я думал о себе.
О том, что я, как приехал из уральской командировки, не написал ни одного стихотворения, ни странички прозы.
Я думал о том, что такое женитьба и что не превратиться ли в муку, если я не смогу найти время писать, если я не буду писать, если я не буду чувствовать, что с каждым днём становлюсь сильнее, способнее, умнее. Больше, как будущий писатель узнаю о людях, о жизни, о себе.
Я думал о труде писателя, которому хотел посвятить свою жизнь ещё в техникуме, решив его покинуть и пойти работать на механический завод и, как Горький, стать рабочим писателем.
Я думал о том, что все-таки я был не прав, когда считал, что только писательство, писание даёт ощущение гениальности мысли, ощущение полёта души, фантазии, дарить радостное ощущение полноты жизни.
Оказывается, и общение с Галькой, и поиск путей решения всяческих бытовых проблем и просто пребывание рядом с ней, мысли о ней тоже могут дарить ощущение полёта, радости, полноты жизни.
Вот как. Вот о чем думал я, возвращаясь от Гальки, которую в очередной раз проводил после работы до ее дома.
А что писание? Разве это жизнь? Жизнь — это когда Галька рядом, жизнь — это подготовка к свадьбе. А писание текстов - просто информация о жизни, не жизнь, а только информация о ней, оставленная и застывшая неуклюже на бумаге.
Что же мне выбрать?
Когда заходил в подъезд, там снова стояла Надька Шулаева со своим парнем.
- Добрый вечер.
Она навалилась на батарею. Полуоткрытые губы, равнодушные полузакрытые глаза говорили о прерванном поцелуе. Когда-то, совсем недавно, и мы стояли здесь с Галькой каждый вечер.
Я поднялся на третий этаж, достал ключ и громкий в ночной тишине скрип открываемого замка прозвучал вопросом в моей голове, вопросом, который и сейчас 29 апреля 1975 года, беспокоит меня своей нерешённостью:
- Я не сомневаюсь в правильности своих поступков, я не сомневаюсь в правильности выбора, я не сомневаюсь в свадьбе и в будущем своей семьи. Я думаю о том, что будет с моей карьерой писателя, поэта? Совместимо ли это, любовь к Гальке и любовь к литературному труду?
Галка. Галочка. Галек. Галчонок. Галинка. Что лучше ей понравится? Все стесняюсь спросить.