Так, уже страдая предсмертными припадками, он торопился составить инструкцию Камчатской экспедиции Беринга, которая должна была, по его мысли, расследовать, не соединяется ли Азия на северо-востоке с Америкой.
— Нездоровье приковало меня к постели, Фёдор Матвеевич, — превозмогая боль, шептал Пётр, обращаясь к Апраксину, — а на днях я вспомнил, о чём думал давно, но чему мешали другие дела, — о дороге в Индию и Китай. Распорядись за меня всё исполнить по пунктам, как написано в составленной мной на сей счёт инструкции. Макаров покажет[108]…
Бледный, небритый, с прилипшими ко лбу волосами, он продолжал ещё принимать разные лекарства.[109]
Но Пётр уже знал, что смерть за плечами. Заставив Бидлоу и Булментроста сказать правду, он поэтому беспрекословно и выполнял теперь все их советы.
Но вот 16 января болезнь оказала-таки «всю свою смертоносную силу». Думать больному уже было нельзя, невозможно, он еле дышал. «Трудность во испражении воды, часто напирающейся, толь жестокую причиняла резь, — записано было в истории болезни Петра, — что сей великодушный ирой принуждён был испускать только жалостный вопль».
Искреннее горе близких, родных густо перемешивалось — он это видел! — с досадной комедией скорби других, родовитых… Чувствуя, что день этот, пожалуй, не пережить, он прошептал, чтобы позвали Данилыча.
Допустив единственного, незаменимого всё же Данилыча к своей смертной постели, Пётр помирился с «херцбрудором».
— Из меня познайте, — слабо стонал он, обводя присутствовавших помутившимся взглядом, — какое бедное животное есть человек!
Двадцать шестого числа «мучительное страдание оказалось особливо», силы начали оставлять больного, он уже не кричал, как прежде, от боли, а только стонал.
Весь синод, генералитет, высшие чины всех коллегий, гвардейские и морские штаб-офицеры собрались во дворце.
27 января на исходе второго часа Пётр потребовал бумаги и начал писать, но перо выпало из его рук.
— Анну… дочь, — прошептал он Екатерине, приложившей своё ухо к его запёкшимся, тёмным губам, — она… пусть запишет.
Из написанного самим Петром можно было разобрать только два слова: «Отдайте все…» Но, когда Анна склонилась над ним, Пётр уже не мог произнести ни слова.
28 января 1725 года «по полуночи шестого часа в первой четверти» Петра Великого не стало. Находившаяся при нём безотлучно Екатерина закрыла мужу глаза.
— Всё! Конец!.. — шептал Александр Данилович, осторожно поглаживая согбенную спину приникшей к его плечу Екатерины.
«Неужто? Умер?.. — И мозг Данилыча без остатка заполнила страшная мысль, одно сознание: — Умер!.. Да, умер!» — стучало в висках, тяжко и жутко было светлейшему.
«Умер он, у-у-мер!»
И, мягко отстранив Екатерину, дрожа от ужаса и рыданий, Меншиков, шатаясь, подошёл к изголовью постели, склонился к лицу государя, слегка приподнял руку его и пожал. И ох как тяжела показалась ему эта ледяная рука!.. Провёл пальцами по его высокому лбу, косо озарённому солнечным красновато-парчовым лучом, и нежно, но плотно прикрыл веки своему императору-другу.
Присутствовать при вскрытии трупа государя Меншиков наотрез отказался. Когда доложили ему, что к вскрытию всё подготовлено, он даже вскрикнул, заткнув пальцами уши:
— Нет, нет!.. Не могу!.. И-ди-те, идите!.. Режьте так без меня!
Вскрытие показало, что «части около пузыря объяты антоновым огнём и некоторые так отвердели, что с трудом анатомическим ножом разрезать оные было можно».
После «бальзамирования внутренности» с лица императора Растрелли-старшим была снята гипсовая маска, а первый русский светский живописец Никитин написал с натуры «Портрет Петра Великого на смертном одре».
Тело Петра покоится в обитом золотым глазетом гробу; голова его, гордая и спокойно-печальная, лежит на атласной подушке; богатырская грудь, приподнятая последним вздохом, и скрещённые на ней руки покрыты синей бархатной мантией, подбитой горностаем; белый парчовый камзол с брабантскими кружевами красиво оттеняет желтизну; пряди тёмных, почти чёрных волос обрамляют лицо; брови чуть сдвинуты, ноздри расширены предсмертным страданием, но ровно опущенные ресницы, плотно сжатые губы, гладкое чело выражают покой — печать смерти.[110]
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
1
108
Петр написал: «1) Надлежит на Камчатке или в другом там месте сделать один или два бота с палубами. 2) На оных ботах плыть возле земли, которая идет на норд, и по чаянию (понеже оной конца не знают) кажется, что та земля часть Америки. 3) И для того искать, где оная сошлася с Америкою (с Азиею) и чтоб доехать до какого города европейских владений, и самим побывать на берегу, и взять подлинную ведомость, и, поставя на карту, приезжать сюды».
109
Иногда эти лекарства, — пишет акад. С. Ф. Платонов, — были очень странны: 15 июня 1714 года Петр «принимал мокрицы и черви и кушал дома, и был весь день дома».
110
Позднее была изготовлена «Восковая персона» императора, сохранившаяся до настоящего времени (находится в Петровской галерее Эрмитажа). Петр изображен сидящим на троне, под балдахином, в объяринном голубом, серебром шитом кафтане с кружевными манжетами и галстуком, «который был на нём только единожды, во время коронования императрицы, его супруги», при шпаге и орденах. «Парик на сем восковом изображении из собственных его волос, сделан во время бытности императора в Персии».