А полезного много встречалось. Пользуясь каждым часом своего пребывания в Англии, Пётр старательно отыскивал то, что надо постичь, изучить, или что требуется хотя бы тщательно рассмотреть, разобрать. Вот, например, на одном заводе ему показали, как отливать тонкие стальные листы. И он сам отлил два. На другом — он битых полдня наблюдал, как приготавливают болванки из витой дамасской стали для сабельных и шпажных клинков…
Ему удалось собрать образцы ружей, пистолетов, сабель и шпаг. Вокруг — ив гостиной, и в столовой, и в спальне — были разбросаны и сложены кучами бесконечные образцы… Но нужно было и посмотреть и постичь, как это всё отливают, проковывают; обтачивают, высверливают, особенно ружейные и пистолетные стволы. Глаз «брал с налёта», а постичь до дна… Как было трудно!
А это значило — нанимать надобно мастеров, завербовывать для работы в России.
Очень понравился ему «Полный географический лексикон, содержащий в себе описание царств, областей, городов, епархий, герцогств, графств и маркграфств, римско-императорских городов, гаваней, крепостей и других знатнейших селений во всех частях света, показующий, в которых царствах, областях и странах находятся, под каким родом правительства, реки, заливы, моря, горы и прочее, близ коих имеют положения свои, и расстояния между ними, отличные места по окрестностям их с означением длины и ширины по наилучшим землеописательным чертежам». Приказал: перевести всё на русский язык.
Ему было мало дела до того, как посмотрят на это правители Англии. Он должен действовать так «для ради пользы Отечества». И он дышал и жил только тем толковым, полезным, особенным, что нужно ещё перенять здесь для Отечества своего, спал и видел такое во сне.
Данилыч же ловко помогал Петру собирать сведения о судостроении в Англии,[12] а в свободное время упражнялся вместе с Аникой Щербаковым в «наведении политесу».
Освоить политес — это он полагал своим долгом, считая, что того требует его положение. Долг, прежде всего, но никто же не станет утверждать, что это лёгкое дело. Поэтому, перенимая манеры великосветских кавалеров, наблюдаемые на балах, маскарадах, Данилыч тренировался почти ежедневно, кидался навстречу Анике Щербакову, торопливо делал «па» подпрыгивал, кидал ногу за ногу, отвешивал низкие поклоны, притопывал, полоскал рукой у колена и, захлёбываясь с весьма учтивой улыбкой, твердил на языке немецком с примесью голландского заученную фразу хозяина бала:
— Ну, как я рад! Как я рад! Давненько ко мне не жаловали! Милости прошу! Милости прошу!
— Ловко! — вскрикивал Щербаков. — А ну, теперь я! Манеры, обхождение Алексашка постигал с поразительной быстротой, применяясь ко всему новому со сметливостью истинно русского человека.
А «наводить политес» было в чём. Пётр, всегда отягчённый трудами, заботами и гигантскими замыслами, на «манеры» не обращал никакого внимания, «хорошего тона» не признавал, за столом мог обходиться без ножа и вилки, не говоря уже о салфетке. В обычай было ему и прямо рукой передать угощаемому лакомый, по его мнению, кусок или часть особо понравившегося ему блюда. Но наряду с этим он был твёрдо убеждён в необходимости изменить обычаи к лучшему. Человек практической смётки, сноровки, склонный к физической работе, простой жизни, грубоватым, шумным удовольствиям, он искренне радовался тому, что «очередь» усвоения политеса, наук и искусств дошла до России.
Пётр водил Данилыча с собой в театр, на маскарады, в музеи, на монетный двор, в склады артиллерийских орудий, астрономические обсерватории. Вместе с Петром они тренировались в метании бомб и гранат нового, неизвестного им образца. И почти ежедневно их вдвоём можно было видеть на Темзе — либо на парусной яхте, либо на каком-нибудь гребном лёгком судёнышке.
Побывал Пётр и в английском парламенте и, говорят, похвалил членов палаты, выкладывавших правительству правду в глаза.
— Только, — делился он с Алексашкой, — зело парламентом король их стеснён.
— Знать, того стоит, — замечал Алексашка.
— Это как «того стоит»? — спрашивал Пётр.
— А так, мин херр: не потакай брехунам! Глубоко вздыхая, Пётр укоризненно качал головой:
— Ох, Алексашка! Истинно говорится: «Кабы на сойку да не свой язычок».