Между тем в библиотеке графа фор Циррента царил спокойный семейный уют. Обе виконтессы, старшая и младшая, пили чай, а сам граф как раз наполнял вином бокалы — себе и адмиралу. Поставив бутылку, он поднялся:
— Рад видеть, ваше высочество, герцог, — несмотря на официальное приветствие, начальник Тайной Канцелярии тепло улыбался. С сияющей улыбкой обернулась к вошедшим виконтесса Эбигейль, довольно кивнул адмирал, увидев Реннара:
— Хорошо, что вы уже здесь, сын мой. Граф послал курьера за вами, полагаю, вы разминулись где-то в пути. У нас здесь наметилось семейное дело…
И в этот миг принц встретился взглядом с Джегейль. Та смотрела на него и мимо, словно увидев что-то страшное за его спиной: рот приоткрыт, как будто приветствие замерло, не сорвавшись с языка, рука сжимает чашку, не донеся ко рту.
Еще вчера Ларк задал бы один из тех глупых и никчемных вопросов, которые первыми приходят на ум в подобных непонятных ситуациях: «Что с вами, виконтесса?» или «Не увидели ли вы призрака», — но сейчас прежде всего сработали боевые инстинкты: он отшатнулся, пригибаясь и разворачиваясь, выхватывая пистолет, и в этот миг мимо пролетела пущенная меткой девичьей рукой чашка и врезалась во что-то невидимое в полушаге от дверей и в двух шагах от принца.
Казалось, мир замер в бесконечно вязком, растянутом на вечность мгновении: темные, округлые капли крепкого островного чая, лунной дорожкой повисшие в воздухе, оглушительный в тишине библиотеки грохот выстрела, почти черные брызги крови на белых осколках тончайшего фарфора, непонятный металлический взвизг и короткий вопль позади… Злой крик Джегейль на чужом языке, взмах тонкой руки и опалившая невидимым жаром волна — как будто кровь разом вскипела в жилах и тут же застыла, прихваченная знобким холодом. Проявляющиеся из воздуха убийцы — простая, удобная одежда, длинные ножи одарского образца, изумление на неприметных, словно выцветших лицах.
Как всегда в бою, мысли стали очень короткими и ясными, отсеялось лишнее, отложились «на потом» вопросы. Отмечать движения и даже взгляды — они ясно показывают намерения противника. Стрелять в руки и ноги — нужны пленные, но никто из своих не должен пострадать. Следить, чтобы на линии атаки не оказалась дверь — вот-вот на крики и выстрелы ворвется охрана.
Несколько мгновений. Казалось, они длятся и длятся — под девичий визг, под хрипы раненых, под короткие, резкие щелчки затвора. Но в голове, помимо мыслей и словно отдельно от всего прочего, отсчитывал мгновения незримый метроном, и принц совершенно точно мог сказать, что весь бой занял действительно несколько мгновений — не больше десятка ударов сердца.
Охрана застала троих уложенных на пол стонущих убийц, ни один из которых не остался цел, но никто и не был ранен достаточно серьезно, и единственный труп — с кривым островным клинком в сердце. Похоже, зачарованный меч адмирала вновь проявил характер.
Старшая виконтесса пряталась между шкафом и окном, адмирал прикрывал ее от убийц. Граф фор Циррент отодвинул Джегейль за спину, к стене, в его руке тоже был пистолет, но выстрелить он, кажется, не успел ни разу. Реннар цвел алыми пятнами на щеках, и принц понимал, почему: его порученец отправился в гости безоружным. Что ж, не задели, и хорошо.
— Теряю хватку, — граф спрятал пистолет, обвел тяжелым взглядом поле боя — испуганных дам, осколки стекла и фарфора и потеки крови на паркете, опоздавшую охрану. — Ваше высочество, позвольте выразить восхищение вашими боевыми навыками. Господа, отправьте курьера за начальником полиции, он нам не простит промедления. Да, передайте, что здесь нужны маг и доктор. И кто-нибудь, прошу вас, проверьте, с моим секретарем все в порядке? Он мог столкнуться с убийцами.
— Мне кажется, дамам не помешает выпить, — Ларк медленно вложил пистолеты в кобуры. Руки подрагивали. — И, к моему стыду, мне тоже. Я не вполне понимаю, что, собственно, произошло. Лазутчиков-невидимок нам раньше не встречалось.
— Или они уходили нераскрытыми, — высоким нервным голосом возразила Джегейль. Она все еще прижималась к стене, глядя перед собой пустым, остановившимся взглядом, и явно была на грани чего-то худшего, чем банальная истерика.