Глянув в последний раз на кипящий источник, он прошел по центральному нефу храма, мимо каменных скамей, на которых сидели потерянные скорбящие. У выхода сдернул одноразовую тогу с плеча, сунул ее белый ком в отверстие мусороприемника и поднес запястье к электронному жрецу. «Списано сто денариев, – безмолвно написал тот на экране. – Боги да пребудут с вами». Прозрачные ворота разъехались, и Луций шагнул в свежий утренний сумрак.
Из которого что-то шлепнулось на плечо.
Луций с отвращением уставился на белую кляксу на шве форменной куртки. Юркая тень снялась с полосы фонаря над портиком; захлопали крылья. Земные паразиты гадили метко.
– Это знак!
Луций повернулся на крик. Поймал взгляд паломницы, которая сидела у колонны неподалеку. У коленей стояла коробка для подаяний. На лбу алела вертикальная полоса – отметина системы Эреба. Такие часто залетали на Землю; делали пересадку и отправлялись дальше, к внутренним сферам империи. Любимое развлечение поклонников Плутона – летать по Новому Риму без определенной цели и занятия, как сбоящий дрон.
Паломница улыбнулась – губы цвета гороховой пасты разъехались в улыбке, обнажив пустые десны. Мерзость.
– Боги заметили тебя.
Гнев и раздражение взбухли пенными волнами, совсем как воды на дне Плутонова источника. В плечо толкнули, и Луций, не глядя, поднял запястье, обнажив клеймо легиона. Вокруг мигом стало свободнее.
– И чем же они благословили меня, эребе? – Он шагнул к попрошайке. Мыс его ботинка коснулся коробочки для карт, и та проскребла по граниту. – Птичьим дерьмом?
Пускай пророчества и видения попрошаек были иррациональны и рассчитаны лишь на вытягивание денариев из простаков, но в глубине души Луций желал этого полубезумного прорицания. Он не был простаком, но надеялся на силу и мощь богов. На знамение скорого отмщения. На долгую и мучительную смерть врагов в крови и дерьме, как и полагается подыхать плебеям.
– Ты будешь плодовитым, воин, – ответила смуглая эребе. – Начнешь новую, длинную ветвь.
Луций сплюнул и зашагал по ступеням, к рокоту и гаму Четвертой курии.
Потомство, ха.
Он не нуждается в потомстве. Он хочет мести.
Ни дождь, ни мокрый снег, ни лютый ураган не меняли ни единого пункта в распорядке Луция Цецилия Авиания Марса, следователя Четвертого Управления и декуриона – начальника семи ленивых патрульных и одного программиста. Подчиненные тоже не радовали нисколько. Но, несмотря на это, Луций летел на работу. Пахал без выходных и отпусков.
Всегда. Кроме сегодняшнего утра.
Луций замер у большой, в человеческий рост, панели в приемной Управления. На экране сменяли друг дружку фотографии светлокожего улыбчивого парня. В форме и гражданском, на рабочем месте и у патрульной машины, с пальцем на спусковой кнопке гасты – винтовка подключена проводком к окуляру.
Следующий залп фотографий: с женой в день их свадьбы, с первенцем на руках, с подросшим ребенком на празднике Юноны. Луций узнал бежевый свитерок, в котором щеголял ребенок – выбирал сам, в подарок на трехлетие. Помнится, напарник тут же натянул его на сына и попросил сфотографировать их вместе.
Миний на панели широко улыбался, как делал всегда. На запястье обнаженной руки блестела узкая полоса стали. Браслет, запаянный намертво, символ отличия.
Луций одернул рукава рубашки, прикрыв сталь собственных браслетов манжетами. В отличие от напарника, он не гордился своими наградами. Увидь кто-нибудь ту резню, в которой пришлось участвовать, сразу понял бы, что восхищаться абсолютно нечем. Грязь, кровь, боль и беспорядочная стрельба.
Экран мигнул, сменился изображением праздничного стола – только боги знали, зачем его всунули в общую подборку. На фото улыбались все, кроме высокого легионера с темным ежиком волос и столь же темным выражением лица. Он стоял рядом с Минием и прожигал фотографа взглядом. Руки прятал за спиной. Чтобы никто не видел фосфорического мазка от «гелиоса» на пальцах, вспомнил Луций. В тот день он забыл перчатки дома.
Поджав губы, он оторвался от череды слащавых, уже никому не нужных снимков и направился к пропускной зоне. Темнокожий легионер у рамки досмотра поднял на него взгляд, и безразличие сменилось настороженностью и неприязнью. Впрочем, так менялся взгляд у всех встреченных Луцием работников Управления.
Да и плевать.