Вот и все. Рана неопасная, но дальше сражаться не сможет. Я отступил задом на три шага, давая судье возможность закончить бой, объявить победителя. Он так и собирался сделать.
— Продолжать! — громко и зло произнес на скверной латыни Гундулф, отшвырнул скутум и достал левой рукой из ножен сакс.
Чувак воспитан по законам своего племени, согласно которым приказ вождя (Карфагенянина) надо выполнить или умереть. Хотя дело могло быть и в деньгах, ведь теперь он стал инвалидом, которому трудно будет найти работу, даже плохо оплачиваемую. Впрочем, с его внешними данными запросто будет «усыновлен» какой-нибудь богатой увядающей дамой и/или ее мужем-бисексуалом. Последнее сейчас очень развито в Риме. Я мог бы запросто рассечь Гундулфа, теперь уже не закрытого щитом. Тогда стал бы просто победителем, добившим раненого. Я решил сравнять шансы и отбросил саблю подальше, чтобы соперник не воспользовался. Может, я не все знаю о нынешних германских вопросах чести, может, победить надо любой ценой. Кинжал держал в левой руке, чтобы все было зеркально.
Германец владел саксом не хуже, чем гладиусом. Все-таки использует его с детства. Наверняка пацанами сражались на деревянных ножах, а такие уроки закладывают навыки на всю оставшуюся жизнь. Мы опять закружили в танце, обмениваясь выпадами, ложными и опасными, и дожидаясь ошибки соперника. Теперь зрители помалкивали. Все поняли, что это не постановочный бой до первой малой крови, что наблюдают поединок характеров и мастерства.
Гундулфа опять подвела системность. Приучен, что порядок должен быть во всем, не умеет рвать шаблоны. После очередной «четверки» я зашагнул за его левую руку и воткнул острие кинжала под левую ключицу у плечевого сустава. Рана была небольшая, узкая, но из нее обильно потекла кровь, хорошо заметная на непривычно светлой для этих мест, незагорелой, а всего лишь покрасневшей коже, обильно поросшей белесыми волосинами. Римляне, особенно богатые, обязательно делают эпиляцию всего тела, сбривая или выдергивая с помощью воска. Для этого в термах есть специалисты, которых называют алипилии. Мы с соперником варвары, нам можно ходить неприлично заросшими. Теперь любое движение левой рукой будет болезненным для германца. Я опять отступил на три шага, давая судье возможность принять правильное решение. Соперник не позволил сделать это, ломанулся со злобным ревом в атаку. Только вот левая рука стала двигаться медленнее, и я запросто ушел с линии атаки и левой ногой выбил из нее сакс, который, крутанувшись неуклюже в воздухе, отлетел метра на два. Чтобы у соперника не появилось желание подобрать его, встал на пути. Зарычав по-медвежьи и выставив вперед обе руки, собираясь, видимо, задушить, Гундулф попер на меня, как тяжелый танк. В очередной раз сравняв шансы — выкинув кинжал, я старым добрым борцовским приемом схватил немчуру за левую руку и, используя его же энергию, швырнул через бедро на землю, приложив гулко. По крайней мере, головой он врезался здорово, со звоном, но шлем не слетел. Все-таки веса в этом бугае около центнера. После чего, чтобы не вздумал встать, я наступил левой ногой на ребра, рядом с вытекшей из раны кровью. Трибуны взорвались. Такого рева я не слышал даже во время сражений больших армий.
Гундулф дышал тяжело, на полную грудь, малость поднимая и опуская мою ногу, и больше не рычал. Левая сторона была залита кровью, натекшей из раны. Белесые волосины пропитались ею, покраснели и как бы вздыбились. Он все еще не хотел сдаваться, попробовав окровавленной правой кистью, на которой осталось два пальца, большой и мизинец, столкнуть мою ногу.
Я отбил ее ребром стопы, обутой в сандалию на толстой кожаной подошве, и произнес тихо на германском языке:
— Лежи спокойно. Мне не нужна твоя смерть.
Он услышал меня, несмотря на рёв, не утихающий на трибунах цирка.
Глава 27
Я перед первым боем предупредил охранника на входе, чтобы не пропускал ко мне никого, даже красивых женщин и богачей с подарками. Пусть оставляют ему. Потом передаст мне. Он тогда ухмыльнулся и пообещал иронично, что именно так и будет поступать. Судя по отдельным фразам, которые долетают от входа в служебные помещения цирка, охранник теперь изо всех сил выполняет данное мне обещание. Наверняка украдет что-нибудь, но это будет плата за помощь мне. Я не люблю общаться с людьми после боя, когда вымотан физически, морально и эмоционально. Сорвусь и нагрублю, а оно надо им⁈ К тому же, не желаю, чтобы меня узнавали на улицах, приставали, требовали внимания. К «звездам» липнут не для того, чтобы восхититься ими, а собой рядом с ними. Я переоделся, положив шелковые ультрамариновые трусы в кожаный рюкзачок рядом с кинжалом и кожаным мешочком с пятью сотнями серебряных сестерциев. Туда же рукоятью вниз засунул саблю, завернутую в кусок дерюги, потому что значительная часть ее торчала наружу. Шлем отдал рабу Люция Дуилия, однорукому старику, бывшему гладиатору, для которого первый бой стал и последним. Подожду, когда все наши отойдут подальше и утянут за собой назойливых поклонников, и выскользну незаметно. Сегодня я пришел в лудус пешком и уйду из цирка сразу домой, несмотря на то, что мунерарий пообещал пир горой. У нас с ним разное представление о том, какой высоты и диаметра должна быть гора. Меня не впечатлил его холмик в прошлый раз. Не думаю, что сегодня будет щедрее или хотя бы вкуснее.