Появление в помещении женщины я уловил по запаху духов. Настойка из лепестков розы. Их уже вывели, причем разные сорта. Теперь растут везде. Римские мужчины тоже не брезгуют ароматизаторами, но обычно используют более агрессивные. Это была Одиссея, все еще прихрамывающая, опирающаяся на трость из бука с рукояткой в виде верхней части змеи. Наверное, скучно гулять без подружки. Одета в прозрачную тунику желтого цвета с длинными рукавами, а сверху оранжевая сто́ла с короткими, широкая и с множеством складок, длиной до щиколоток, перевязанная на талии зеленым матерчатым ремешком. Кстати, эти три цвета считаются женскими. Исключения делаются для пассивных гомосексуалистов. На обеих руках по браслету из золота с мутноватыми речными жемчужинами. Темно-рыжие волосы уложены в замысловатую прическу, придуманную Октавией, сестрой императора Октавиана Августа, и названную ее именем: спереди короткий чубчик волной, на висках волнистые пряди, посередине коса, заплетенная на манер гребня, которая завершалась на затылке узлом из свернутых спиралью кос. Брови и ресницы подкрашены черной тушью на основе сажи. На веках и по местной моде на висках зеленоватые тени под цвет глаз. Губы ярко-красные. Чем сильнее женщина хочет, тем ярче помада.
— Пришла укоротить мне язык? — шутливо задал я вопрос, хотя сразу угадал цель ее визита.
— Нет, сделаю это как-нибудь в другой раз! — в тон мне ответила она и выдала: — Сегодня я увидела самый красивый поединок в моей жизни! Бой двух настоящих мужчин!
— Да, германец оказался смелым и упрямым, — частично согласился я. — Был бы умнее, техничнее и спокойнее, поединок продолжался бы дольше.
— Сегодня ты имеешь право хвастаться! — разрешила гладиатриса, не поверив, видимо, моей трезвой оценке соперника.
Желая сделать, как лучше, и сменить тему разговора, я спросил:
— Губы красишь киноварью?
— Да, — ошарашенная вопросом, ответила она.
— Это опасный яд, не пользуйся ей, — посоветовал я.
— Какое тебе дело, какой помадой я пользуюсь⁈ — возмутилась она. — Чем хочу, тем и крашу!
— Себя можешь убивать, как хочешь, но меня-то за что⁈ — возмутился и я, но шутливо.
Она не въехала:
— Тебя⁈ Что ты имеешь в виду?
— Женщина за свою жизнь съедает одну мину (римская — пятьсот сорок три грамма) губной помады, а мужчина — три, — растолковал я.
Она с трудом сдержала улыбку и произнесла тоном, каким то ли ругают, то ли хвалят:
— Ты наглец!
— А тебе нужен кобель, но чтоб не сукин сын⁈ — шутливо поинтересовался я.
На этот раз она коротко засмеялась.
— Пригласишь в гости? — задал я вопрос.
— Извини, я не привожу к себе тех, с кем мало знакома, но мы можем сходить вместе в термы, пообщаться, перекусить. Я знаю хорошие частные, — предложила она. — Ты позволишь поклоннице угостить тебя? Я поставила десять сестерциев на твою победу и выиграла аж девяносто!
— В следующий раз ставь тысячу, — на полном серьезе посоветовал я.
— Таких крупных выигрышей больше не будет. В следующий раз все будут ставить на тебя, — возразила она.
С этим не поспоришь.
— Я получил больше, пять сотен, так что угощу тебя, — предложил ей.
— Тебе заплатили пятьсот⁈ — воскликнула Одиссея. — Вот сволочи! Мне ни разу не дали больше ста восьмидесяти!
— Карфагенянин был уверен, что победит его гладиатор. Наверное, пообещал свободу за эти деньги, поэтому германец и сражался так отчаянно, — высказал я возникшее сейчас предположение.
— Не говори мне об этом подлеце! Ничего не хочу о нем слышать! — чересчур эмоционально потребовала она.
Даже интересно стало, куда и сколько соли этот мунерарий насыпал Одиссее.
— Успокойся, я такого же мнения о нем, как и ты, — попросил я. — Он отказался взять меня в свою команду, решив, что я неопытный новичок, и пожалел. После сегодняшней потери денег и искалечивания одного из лучших его бойцов Карфагенянин возненавидит меня еще сильнее.