Кони играли бы под нами... Тихая, темная, мягкая ночь. Мы едем по склону горы меж густых зарослей. Вдруг впереди слышится волчий вой. Жанар вздрагивает и пугается.
— Кожа! Это волки воют! говорит она дрожащим голосом.
— Пусть себе воют,— небрежно отвечаю я.
— Но они могут окружить нас!...
И волки действительно окружают нас. Я поднимаю Жанар на воздух и пересаживаю к себе на седло. Огромный
волк бросается с диким ревом прямо на грудь лошади. Плетью ударяю я хищника промеж ушей. Он катится кубарем и с диким жалобным воем убегает.
— Кожа! Ты самый храбрый человек на свете,— ласково и тихо говорит Жанар.
Лошади паслись обычно по ночам на берегу речки. Сейчас моя задача состояла в том, чтобы изловить одну из них.
Я подполз к темному силуэту и обнаружил, что имею дело с гнедой кобылой старика Алшабая. На что мне кобыла,
за которой потянется жеребенок! «Всаднику собака не подходит, дайте лошадь»,— не зря придумали эту
пословицу! Кроме того, на ногах у кобылы цепко держались железные путы с замком, крепкие, как сам старик
Алшабай. Без ключа их никак не снимешь.
«Если уж брать чужого коня,— решил я,— то брать самого лучшего. Охота была получать взбучку за какую- нибудь завалящую кобылку!»
Счастье улыбнулось мне. Я чуть не налетел в темноте на рыжего председательского иноходца. Вот это конь!
Частенько доводилось мне любоваться рыжим красавцем. Теперь настал случай попробовать, каков он под седлом.
Седла, правда, у меня не было, но так уж исстари заведено говорить.
Утверждали, что рыжий иноходец отличается на редкость капризным нравом.
Почуяв меня, конь захрапел.
— Тррр, хороший, трр, умница!
Я протянул руку, делая вид, что хочу погладить мерина по шерсти.
Но рыжий был не из тех, кого можно обманывать. Он повернулся ко мне хвостом.
— Н-у-у, брось шутить,— заговорил я, подражая конюху Сатыбалды. Рыжий не сдавался.
Я прикрикнул на коня.
Думаете, он испугался? Ничуть! С таким же успехом я мог кричать на гору Алатау. Я разозлился.
— Ах ты, скотина!— невольно воскликнул я.— На что ты годен? Только под нож! Погоди-ка! Дай мне добраться до твоей холки, и я отучу тебя важничать!
В конце концов после долгой возни мне удалось вцепиться в гриву рыжего. Он издал испуганный храп и помчался
куда-то вперед. Я подобрал ноги, чтобы не цепляться за землю, и еще крепче ухватился за гриву.
Что за дикое животное! То он не хотел подпускать меня к себе, чтобы его не заставили скакать, теперь он скачет во весь опор и не думает останавливаться!
Пальцы мои наливались тяжестью, кожу нестерпимо резало, и в конце концов, выпустив гриву, я растянулся на
земле. Рыжий мог мчать куда хотел, меня это больше не касалось. Но, очевидно, и в самом деле в рыжего
вселился бес. Теперь, когда он мог бежать до самой Алма-Аты, он остановился, нахально повернулся ко мне
задом и лягнул копытами прямо по моему правому боку. Я завизжал, как щенок, которому прищемили хвост дверью.
Счастье еще, что было очень темно и рыжий не мог точно нанести удар!
— Кто там?—послышалось из темноты.— Что случилось?
Г олос показался мне знакомым. Ну конечно, это он, сын коневода Сугура, долговязый Султан. Султану было года на три больше, чем мне. Это не значит, что он был тремя классами старше меня. Султан бросил учиться.
Я почувствовал прикосновение руки и снова услышал голос Султана:
— А... Это ты, Кара Кожа! Что случилось? Почему ты свернулся колобком?
— Конь лягнул!
— Конь? Какой?
— Рыжий!..
— Кости целы! Не переломаны?
— Кажется, целы.— Я вытянул ноги и поболтал ими в воздухе.
— Дай-ка я посмотрю.— Султан вцепился в мое правое бедро.
Я завизжал от боли.
— Смотрите, как дорога ему жизнь!—усмехнулся Султан.— Раз ты болтаешь ногами, перелома нет. Только ушиб
мясо... Не хнычь. Проживешь до ста двадцати лег. Пойдешь домой — приложишь подорожник, и все пройдет. А я
подумал, кого-нибудь змея укусила... Ты что, не знал, какой у этого рыжего характер? Зачем к нему полез?
— Я не лез. Я проходил мимо. А он как лягнет!
— Ну и дуралей же ты!— искренне изумился Султан.— Как это ты не заметил такого большого коня?