Так и сейчас. Гитара упала вместе со мной. Ехидные собаки уже ушли, а я все смотрел на белые прорези посреди лакировано-черного цвета барабана и пытался все свести к тому, что это похоже на облака.
А еще я думал о рыжих волосах с белой кожей и о том, как когда-нибудь прикоснусь к ним…
Я закрыл глаза.
Вы можете говорить: «Терапия антипсихотиками».
— Что, краска отлетела? – Шаги Соляриса перемешивались с чужим шорканьем подошвы об асфальт.
— У Бобровских гитар всегда отлетает краска. Даже если не ронять.
«Масло масляное», — подумал я.
Собеседники мне не нужны. Меня все устраивает.
— Это еще ерунда, я однажды дал своим такую же на рыбалку. — Он рассмеялся. — Представляешь? На рыбалку! Гитару! Бобровскую гитару на рыбалку.
— Хм… — Я не знал, что ответить. — Правда, смешно.
— Так это еще не все...
Поднимаясь с земли, я украдкой разглядел Соляриса внимательнее. Его кудрявые волосы болтались на сквозном ветру. Длинный пиджак прятал цепи на веревках, они не звенели. На нагрудном кармане виднелась нашивка с лысой головой, у которой был ирокез. Его смешные полуботинки пинали клеш.
— Они возили гитару в люльке! Завели мотоцикл, значит, положили в люльку гитару и поехали, — он от души рассмеялся.
Я старался его поддержать.
— Фигня все это. Зачем мне гитара? Я не написал на ней ни одной нормальной песни. «Let’s come together right now, oh, yes…», — он изобразил, будто небрежно бренчит на струнах воображаемого инструмента. — Что ты считаешь нормальным? Трое моих друзей набрали еды, выпивки и пару пустых канистр литров на сто. Закрылись в пустой брошенной цистерне и просидели там с гитарой три дня! — Солярис снова рассмеялся.
Я уже слышал об этом. Когда СМИ пугали «страхом 2000-х», сообщая, что операционные системы компьютеров не рассчитаны на третье тысячелетие, группу художников из разных стран под надзором заперли на три дня в бомбоубежище в центре Новосибирска без связи с внешним миром…
— Поэтому пусть пишут те, кто должен писать, а мое дело за малым. Я выше своей кудрявой прыгать не собираюсь. — Он потрепал себя за волосы и достал из кармана пиджака губную гармонь.
Мелодия полетела по кварталу.
— Вот в чем фишка! Рубишь, нет?
— Думаю, да.
— Тоже теперь играю, как видишь. — Он увлеченно начал вытягивать звуки, а я стал ему подыгрывать на гитаре.
Теперь нас было двое. Я ощутил то, что важнее рыжих волос, ехидных собак, белой кожи, всей нашей дворовой компании, бобровских художников, хулиганских понятий, отколотой краски и меня. Я никак не хотел это называть. Давать имена теперь была не моя работа. Я просто играл.
Но вдруг Солярис резко оборвал свою музыку. Мне пришлось остановиться вслед за ним.
— Ты когда-нибудь слышал про эффект двадцать пятого кадра? — Он смотрел настолько пристально, что я растерялся.
Мне снова плохо. Вывески магазинов забивают голову. «Двадцать пятый кадр. Вымышленная методика воздействия на подсознание людей. Вставка в видеоряд дополнительного кадра…».
Почему он смеется?
Все расплывается.
— Или мне лучше сказать «видел»? — Он снова смеется.
«…Инородный кадр, который появляется менее чем на 1/24 секунды и воздействует сразу на подсознание».
Я слышу его смех, но меня это не злит.
— Нет, не видел. — Мой ответ был робким.
Очень хотелось пить.
Я внезапно замер и стал пристально смотреть в одну точку. Увидел себя со стороны. Захотелось тронуть свое лицо. Взгляд кажется отсутствующим. Глаза прикрыты, веки дрожат. Я слегка запрокинул голову.
— Ну, ладно, а ты взрывал карбид?
«…при соединении с водой разлагается, образуя ацетилен и гашеную известь…»
Болит голова. Я слышу его четко и громко. Очень хочется спать. Но сейчас он скажет:
— Нам нужен карбид. Идем на мост.
Вы можете говорить: «Дезорганизованность речи».
Рыжая бестия не любит карбид… Я не люблю ее обидчиков… Она многое знает про музыку эпохи барокко… Я знаю их по именам… Она многое может рассказать о возникновении буддизма… Я могу рассказать о них больше, чем об аналоговых тонкостях двойной экспозиции… Я не знаю, нужен ли ей… Она не знает о карбиде ничего. Сейчас она наверняка уже спит и видит девятый сон…
— Что ты думаешь, о «Белом альбоме» The Beatles? — Солярис изменил свой шаг. Теперь он шел дерзко и уверенно, подняв высоко голову, в отличие от меня.
В соседнем доме днем велись газосварочные работы. Я видел, как рабочие выкинули остатки с ацетиленового генератора.