Боже, ему почти шесть! Такой большой, мой малыш...
-- Мама, скоро зима? -- Котик трогает вилкой ненавистный шпинат.
-- Да, сынок.
-- Значит, карусель снова заколотят? -- смотрит на меня огромными голубыми глазами.
-- Да. Чтобы детки зимой не поскользнулись на обледенелой карусели и не поранились.
-- Ну что ты, мама, карусель заколачивают совсем не поэтому, -- спокойно возражает мне, начиная гонять по тарелке вилочкой тефтельку.
Ги плохо ест и много думает. Слишком мало ест и слишком много думает. И что с этим делать?
-- Почему же ее заколачивают? -- мне действительно интересно его мнение.
-- Чтобы никто не видел, что зимой на карусели нет лошадок.
-- Да нет же, Ги, они там. Куда бы им деться? -- подаёт голос Золотуня.
-- Прошлой зимой я подглядывал в щёлочку между заколоченных досок. Лошадок там нет, бабушка.
-- Не может быть, не придумывай, Ги. И ешь запеканку, -- Лотта умеет быть строгой, когда нужно накормить Котика.
-- Я не люблю шпинат, -- Ги отодвигает зелёную массу на край, -- а лошадок зимой отпускают на волю. Они отправляются далеко, за теплое море, в те края, где воевал папа. Лошадки всю зиму будут скакать по полям, как вольные мустанги. А весной вернутся к нам. Я буду скучать по Синегривому. Скорей бы весна.
Я с трудом преодолеваю ком в горле.
-- Ты ещё успеешь покататься на нем. Через пару дней сможешь гулять. И, знаешь... Синегривый любит шпинат. Если доешь до конца, сможешь рассказать ему. Он будет гордиться тобой.
Котя внимательно смотрит на меня, потом, задумчиво ковырнув зелёную массу, отправляет кусочек в рот.
-- Знаешь, кого я сегодня видела? – Вдруг говорит Золотуня, -- Валери. Мы с ней несколько лет вместе танцевали. Помнишь ее, яркая такая блондинка?
-- Нет, не помню.
-- Помнишь! В представлении с лошадью она единственная не побоялась и согласилась выезжать верхом. Ну? Веселая такая, все время тебя чем-нибудь угощала.
-- Да! Валери, вспомнила! И как она?
-- Ужасно. Совсем спилась, бедняжка. Сидела прямо на тротуаре в каких-то лохмотьях, растолстела, расплылась, даже не узнала меня. А ведь была моложе лет на... шесть или семь.
-- Как это ужасно, боже мой!
Не знаю почему, но рассказ Лотты произвел на меня жуткое, гнетущее впечатление. Валери. Конечно, я вспомнила ее. Какой милой она была! Такой неунывающей, цветущей. Ее так и называли: девочка-весна.
-- Неужели нет никого, кто бы помог, присмотрел за ней? -- у меня едва слезы не навернулись на глаза. В последнее время я стала до стыдного сентиментальной. Могу растрогаться от любой мелочи: заметив, как малыш подает милостыню старушке или от известия, что кто-то из знакомых тяжело заболел.
На мои слова Золотуня только пожала плечами.
-- Алкоголь погубил многих, Надин. Поэтому я всегда предостерегала тебя. Но ты у меня молодец! Остаться одной с ребенком на руках, да ещё имея такую обузу, как я, и не пасть духом. Я очень горжусь тобой, моя дорогая.
Я больше не могла проглотить ни ложки. Она гордится мной. Если бы она только знала...
-- Извините, я на минутку.
Прячу глаза, улыбаюсь своей самой светлой улыбкой, встаю словно в тумане, иду и прячусь в уборную. Закрываю дверь на задвижку, прижимаюсь спиной к двери и обхватываю себя руками. Иногда мне просто необходимо побыть одной. А тут так тепло и уютно, тут безопасно. И все ужасы мира кажутся простыми страшилкам, которых на самом деле не существует.
Стараюсь выровнять дыхание и осматриваюсь.
Прежние жильцы устроили здесь в уборной небольшую кладовочку, укрепив на стене массивные полки и отгородив их занавеской. Этот незатейливый ситец в цветочек смотрится так по-домашнему мило!
Люблю в этой квартире все: высокие окна и кованые переплетения перил балконов, изящные кресла и старинную люстру, поскрипывание паркета и теплый, уютный запах спальни моего мальчика. Люблю даже эту уборную. Иногда мне кажется, что я уже жила в этой квартире в какой-то прошлой жизни. Жила и была счастлива.
Стягиваю белье и задумчиво рассматриваю белоснежную ластовицу.
Третий день ничего. Это начинает беспокоить. Обычно задержек у меня не бывает. Такое случилось со мной лишь однажды, а через время я поняла, что беременна Котиком.
Но тогда я была молодой и неопытной. Прощаясь с Марселем, совсем от горя голову потеряла, ничего не соображала. Теперь же хожу на свои вечерние свидания с сумочкой, полной американских контрабандных резинок. Я никогда не забываю о защите, значит и волноваться не о чем. Все хорошо. Это просто задержка. Возможно, завтра все разрешится. Или нужно просто внимательнее пересчитать календарь.