Мята приятно холодит язычок. Мишка смотрит в окно. А я все представляю, как мама стоит там, у калитки. И даже не догадываюсь, что видела маму последний раз в жизни.
---------------
Историческая справка.
Сразу после 14 июля 1942 года (праздника взятия Бастилии) правительством Франции под руководством гестапо была произведена крупнейшая серия массовых арестов евреев в Париже и его предместьях. 13000 французских граждан еврейской национальности были депортированы в концлагеря Аушвиц и Освенцим.
Всего за время оккупации Франции Германией было истреблено около160000 евреев. Долгие годы об этом было не принято говорить вслух. Свою вину в пособничестве фашистам страна признала только в 1995 году.
Пролог 2
Двадцать лет спустя. Июль 1962г.
За два месяца до событий, описываемых в книге.
Париж, отель «Руан».
Высокий мужчина стоял на ступеньках у входа в отель. Достав сигарету, он задумчиво мял ее, осматриваясь.
Вечерело. Фонари только зажглись, ярко освещая раскинувшиеся над головой густые кроны старых каштанов. Отель была недорогим, но приличным. То что нужно для средней руки предпринимателей в деловых поездках, туристов или влюбленных. К крыльцу постоянно кто-то подъезжал, входные двери хлопали, люди сновали туда и обратно. Совсем рядом расположилось кафе с живой музыкой, это тоже добавляло улице оживленности.
Он приехал в Париж всего несколько дней назад. Все в этом огромном городе было для него непривычным и новым: широкие улицы, красивые старинные здания, множество улыбающихся лиц.
Он привык к другому. К духоте и жаре, к толкотне. К женщинам, с головы до пят закутанным в белое, или наоборот, почти раздетым, едва прикрытым короткими юбками, предлагающим себя просто и безыскусно. К множеству черноволосых, неулыбчивых, очень просто одетых мужчин. К стайкам чумазых ребятишек. К бесконечным ступеням путаных узких улочек и чужим колючим взглядам. К напряжению, к опасности, что может настигнуть на каждом шагу. Он не привык улыбаться, привык оглядываться, наблюдать и ждать подвоха.
Однако и тут, в Париже, он тоже не был своим, хотя и сменил военную форму на костюм. Он путался в мудреных названиях блюд в ресторане, не умел танцевать все эти чуднЫе новые танцы и впервые увидел метро. Он коверкал французский, не замечая, что вставляет в разговор испанские и арабские слова, чем тут же вызывал понимающие ухмылки: "Пье нуар*. Ещё один. Понаехали, никто вас тут не ждет!"
------------------
*Пье нуар -- "черноногие"-- европейцы алжирского происхождения, вынужденные покинуть Алжир после окончания франко-алжирской войны.
--------------------
Он всё ещё мял сигарету, не решаясь закурить. Он не курил уже почти месяц, ровно с тех пор, как однажды ночью снайпер снял выстрелом в голову трёх его товарищей, вычислив их по огоньку сигареты. Но привычка носить с собой пачку, доставать сигарету и вертеть ее в руках осталась.
Именно в этот момент (он запомнил каждый миг этой случайной встречи) у ступенек остановилось очередное такси. Молодой патлатый шофер услужливо открыл заднюю дверцу, и из машины вышла женщина.
Он таких никогда не видел. Ну, может быть, только в кино. Легко и грациозно, неспешно и с достоинством, она поднималась на крыльцо ступенька за ступенькой, держа спину удивительно прямо.
На ней был светлый костюм, дорогие туфли и золотые часы на тонком запястье. Ветер мягко перебирал светлые локоны короткой, искусно уложенной мастером модной стрижки. Темные глаза странно сочетались с белокурыми волосами, придавая красоте экзотичность. А ещё он запомнил губы. Не слишком полные, с едва заметно опущенными вниз уголками, отчего лицо женщины казалось немного печальным, детским, почти беззащитным.
Проходя мимо, она вдруг подняла глаза, посмотрела в его сторону и улыбнулась нежной, светлой улыбкой. Конечно же, не ему. Кому-то рядом с ним, кто махнул ей рукой и выпустил облако сигаретного дыма. А у него сердце остановилось, так захотелось, чтобы именно ему, для него.
Он проводил женщину взглядом, пока за ней не захлопнулась дверь, и обернулся.
Стоявший рядом портье в униформе, выскочивший, видимо, покурить, взглянул на него и понимающе ухмыльнулся.
-- Кто она?
Портье окинул взглядом его дешёвый, неважно сидящий костюм и по-военному коротко остриженные волосы. В Париже приличные мужчины не стриглись столь примитивно.
-- Простите, месье, но такие, как она, не для вас, -- пожал парень плечами.
Конечно, она не для него, он и так это понял. У него такой никогда не было и не будет. Слишком утонченная, слишком красивая, словно из другого мира.