Как он это сделал, что дало ему основание спрогнозировать счет?
Сейчас мы с тобой, читатель, свернем в сторону с шахматной тропы, побеседуем неторопливо об одной спортивной (может быть, не только спортивной) проблеме, с тем чтобы снова вернуться в небольшой итальянский городок, раскинувшийся под крохотным голубым небом, зажатым со всех сторон горами с заснеженными вершинами.
* * *
У нас учатся, не стесняясь в этом признаться, японские гимнасты и американские волейболисты, испанские ватерполисты и болгарские штангисты... Весь мир (есть ли в этом преувеличение?) учится у наших шахматистов.
Именами Михаила Ботвинника, Василия Смыслова, Михаила Таля, Тиграна Петросяна, Бориса Спасского названы шахматные клубы в разных странах света, всего же больше клубов носит имя Анатолия Карпова; говорят, что в этом с ним может соперничать лишь гимнастка Ольга Корбут, покорившая несколько лет назад и Старый и Новый Свет. В Испании и на Филиппинах, в Мексике и Франции, в Японии и США довелось встречать книги советских гроссмейстеров, в Марокко и Греции — шахматные доски с их портретами, а в ФРГ — газеты, сообщавшие о заочном матче: сборная шахматистов Западной Германии — Карпов.
У нас учатся, и это хорошо.
Но спорт как наука о возможностях и поведении человека в динамически переменчивых ситуациях знает и много любопытных, а порой и неожиданных находок и изобретений, рожденных за рубежом.
Всегда ли мы относимся к ним так, как они того заслуживают, не бываем ли порой самонадеянны, не слишком ли доверяемся тем, кто сверхосмотрителен и подозрителен уже одним этим?
* * *
Лет двадцать назад я познакомился в кабинете редактора журнала «Физкультура и спорт» Петра Александровича Соболева с одним молодым соискателем ученой степени, который устроил редактору сцену из-за того, что тот отказался опубликовать отрывок из его диссертации. Склоняя во всех существующих и несуществующих падежах слова: «наша передовая методика», он, между прочим, предлагал запретить пользоваться новыми фибергласовыми шестами для прыжков в высоту и возвратиться к милому сердцу бамбуку с тем, чтобы «на олимпиадах шла борьба не между конструкторами нового инвентаря, а между спортсменами, как это бывало на играх прошлых лет».
На лице соискателя играли краски всевозможных теплых тонов, едва сдерживая гнев, он вопрошал:
— Вы знаете, почему наши шестовики так отстают? Потому что у них там, за границей, наизобретали разные хитрые штучки, которые никакого отношения к настоящему спорту не имеют. А мы боимся сказать об этом прямо и во всеуслышание. Вот и вы... Поймите меня правильно, это принципиально, вы заставляете меня обратиться в соответствующие инстанции.
Петр Александрович соболезнующе посмотрел на ретивого автора сквозь толстые стекла очков и сказал:
— Почему бы вам не написать о том, что и наша промышленность должна была бы научиться производить шесты из фибергласа? Не кажется ли вам, что такая постановка вопроса более перспективна?
— И вы туда же? Ну хорошо. До свидания, — со значением произнес визитер.
Когда за ним захлопнулась дверь, Петр Александрович задумчиво произнес:
— Как тебе понравился этот фрукт? Шустрый малый, далеко пойдет, ишь ты, жаловаться побежал... «Вперед-назад к бамбуку».
— Такие кадры, что ни говори, тоже нужны науке, на их примере могут поучиться другие, как не следует вести спортивные исследования.
— Между прочим, не первую статью он нам предложил. Спекулирует привычным набором слов, а между ними ни одной свежей идеи. Сколько мне дано судить, его цель — нигде ни в чем не ошибиться, слова нового не молвить... верит, что так можно быстрее сделать карьеру в том круге, в который он стремится войти, если уже не вошел. Распространяется о семимильных шагах нашего спорта, а сам семиверстным шагом... Ох эти Семиверстовы (чувствовалось, что Петру Александровичу понравилась изобретенная им фамилия), небезынтересно бы проследить, кем станет наш соискатель с годами.
Сегодня Семиверстов заседает в ученых советах. Многое изменилось в его внешности — не такими налитыми стали щеки и не такими ясными глаза, не изменилось одно — неприязнь к тем, кто ведет исследования, не согласующиеся с его принципами и взглядами. Он никогда не возьмет под свое покровительство исследователя, чья работа вызывает споры и противоречивые мнения. И наоборот, под его крылом вольготно аккуратным, неошибающимся чистюлям.
...На Олимпиаде в Мехико американец Дик Фосбюри продемонстрировал новый стиль прыжка в высоту. Все было странно и непривычно в нем: и разбег по дуге, и толчок, и сам перелет — спиной к планке. Он шлепнулся в поролоновую яму спиной, и тот шлепок («флоп» по-английски) и дал название новому стилю «Фосбюри флоп».
Помню, как застрочили кинокамеры, когда славный американец совершил победный прыжок, сделав лучшую из всех мыслимых реклам своей придумке.
Семиверстовцам она пришлась явно не по душе: не то, не то. А вдруг начнут прыгать этим, с позволения сказать, стилем представители подрастающего поколения, восприимчивые ко всему необычному, к каким конкретным результатам приведет увлечение данной заокеанской новинкой? К массовым переломам позвоночника — и только. Не станешь же на каждом стадионе специальные ямы с поролоном оборудовать. Кроме всего прочего ясно с первого взгляда — стиль неперспективен и уступает нашему родимому и привычному. Нужны выкладки? Пожалуйста, за этим дело не станет. Семиверстовцы, «будучи, являясь» (это их любимое выражение) последователями своего учителя, разнесли и разослали, в специальные газеты и журналы быстренько сочиненные схемы, призванные убедить читателя в том, насколько бесполезен новый стиль; в комментариях же выпускали язвительные стрелы в тех, кто пробовал робко сказать или написать: а не приглядеться ли к нему?
К счастью, не так уж много тренеров поверило этим липовым выкладкам. Оказалось, что «Фосбюри флоп» позволяет намного сократить срок подготовки атлета, способного преодолевать два метра. Этим сразу же воспользовались десятиборцы, и результаты их круто пошли вверх. Помрачнели душой семиверстовцы. Но ненадолго. Благо в сферах, близких к спортивным, произошли события, заставившие их снова приналечь на работу.
В одном солидном, почитаемом молодежью журнале был опубликован очерк о женщине, умевшей читать кончиками пальцев. Исходя из убеждений, что им подвластны все тайны бытия, — а если возникают разговоры о тайнах, им не подвластных, то это не что иное, как шарлатанство, — семиверстовцы сомкнули ряды и с энергией, которая бывает обычно свойственна людям такого сорта, пошли в новую атаку. Теперь они призвали на помощь формулу, изобретенную одним чеховским героем: этого, мол, не может быть потому, что не может быть никогда. И пошли гулять по страницам и серьезных и юмористических журналов разоблачительные статьи и фельетоны.
Тогда журнал «Техника — молодежи» поставил эксперимент, который должен был ответить на вопрос: может ли действительно человек «видеть пальцами»? Уважаемые ученые мужи, приглашенные на опыт, подписались под словом «может», ибо убедились в его абсолютной чистоте.
— Куда идем? — вопрошали, хватаясь за сердце, семиверстовцы. — К чему придем, если будем воспитывать молодежь на подобных сомнительных примерах? Не хватает еще, чтобы нам начали доказывать, что существует телекинез и что одним только взглядом можно задержать на лету коробок спичек. Ведь написал же журнал «За рубежом» об одном заокеанском фокуснике-мокуснике Гиллере, который якобы взглядом ложки изгибает, его в национальное управление астронавтики пригласили, и он там будто бы взглядом одним рубильник выключил и весь дом в темноту погрузил... Знать, доверчивые лопухи в том управлении штаны протирают... Не хватает еще, чтобы у нас последователи того самого Гиллера сыскались!