Мне понравилась его скромность.
Кабинет, кстати, был обставлен довольно скромно. Но это тоже признак большого писателя.
— Во Внукове моим соседом был Яков Козловский, — сказал я.
— Все умерли, — вздохнул классик. — Гребнев, Солоухин, Козловский… Совсем один остался.
— Молодые не переводят?
— Переводят, но не так хорошо. У нас была другая страна.
Здесь он был прав. Великая советская литература осталась там, в Советском Союзе.
Надо сказать, я тоже не вписался в новое время, но не жалею об этом. Мне было уютно жить рядом с Быковым, Шамякиным, Думбадзе, Матевосяном, Зиедонисом и многими другими писателями. Что уж говорить о Цадатове, которого знали в самых отдаленных селениях великой страны.
На следующий день мы вручали восьмитомник Цадатова председателю Госсовета Дагестана. Фамилия его была, конечно, Магомедов. Эту ответственную миссию взял на себя Вепсов, хотя тащить коробку с книгами через весь кабинет ему было нелегко. С другой стороны, пусть знает, каково быть носильщиком при сильных мира сего.
— Кто такой? — громким шепотом спросил меня Цадатов.
— Директор, — сказал я.
— У тебя?
— У меня.
— Пусть носит, — успокоился классик.
На церемонии присутствовала вся верхушка республики. Новый министр информации и национальных отношений тоже стоял в уголке с подобострастным видом. Я подмигнул ему. Он этого не заметил.
«Правильно, — подумал я. — Подмигивать каждый может, а ты вот попробуй из простого министра прорваться в премьеры или хотя бы вице-премьеры».
Сулейман, стоявший в самом дальнем углу, улыбнулся мне. Проблемы роста были ему хорошо знакомы.
Праздновать мы опять приехали в дом Цадатова. За столом по-прежнему сидели около десяти самых близких Цадатову людей, но у меня было ощущение, что некоторых я вижу впервые. В том числе и помощника.
— Магомед? — спросил я его.
— Магомедбек, — вытянул он руки по швам.
— Что значит «бек»? — повернулся я к Сулейману.
— Воин, — ответил тот. — У него в роду все воины. Даже князья есть.
— А вот у белорусов князей нет, — загрустил я. — Как только князь, сразу уходит к полякам или литовцам. Некоторые и вовсе русскими стали.
— У нас горы, — сказал Сулейман, — далеко не уйдешь. В каждом ауле свой князь.
— Зато нет масонов, — вмешался в разговор Цадатов. — Все масоны в Москве или Ленинграде.
— Масоны при советской власти вымерли, — осмелился я возразить ему.
— Масон никогда не вымрет, — поставил точку в нашем споре Цадатов. — Сейчас я тебе подарок сделаю. Директор тоже зови.
Подошел Вепсов. Надо сказать, в незнакомом окружении он явно тушевался: не на кого было прикрикнуть, некому отдать указание. Я, к примеру, постоянно терся возле местных.
«Вот ужо приедем в Москву», — поглядывал он на меня.
«Однова живем, — отвечал я ему. — Сначала рюмочку, сверху икоркой. Москва далеко, начальник».
Но вот и его заметили.
— У тебя сабля есть? — спросил Ахмед.
— Нет, — сказал я.
— Сейчас будет.
Ахмед протянул руку. Магомедбек с готовностью сунул в нее саблю.
— Держи! — протянул мне саблю Ахмед. — Смотри на нее и меня вспоминай. Если человек плохой — сразу руби ему голову.
Кавказцы расхохотались.
Я с трудом сдержал слезы. Наверное, среди моих предков все-таки были люди, которые знали, что такое сабля.
— Тебе тоже сабля, — протянул подарок Вепсову Цадатов. — Директору сабля не так нужна, как редактору, но пусть будет.
Я повертел в руках саблю и отдал помощнику. Ставить ее в угол, как швабру, было как-то неудобно. Но и сидеть с ней за столом неловко.
— Сейчас отнесу в машину, — сказал мне на ухо Сулейман.
В этой компании он был самый трезвомыслящий человек.
— Коньяк тоже возьми, — сказал Ахмед. — Магомед, как он называется?
— «Россия», — отчеканил помощник.
— Вот, две бутылки тебе, две ему, — кивнул Ахмед на директора. — Самый лучший коньяк. Но мы пьем три звездочки.
— Почему? — удивился я.
— Не такой вредный.
Сулейман, держа в одной руке сабли, во второй пакеты с коньяком, вышел.
— Вы в самолет, а я в больницу, — вздохнул Цадатов. — Подлечусь, может быть, еще выпью рюмку с гостями.
— Обязательно! — зашумели гости. — Вы еще главную книгу не написали! Врачи все сделают, чтобы вы к нам вернулись!
— Врачи не боги, — махнул рукой Ахмед.
Я вдруг увидел, что он держится из последних сил.