— Лена, — порозовела она от смущения при знакомстве.
Мне тоже стало не по себе.
— Раньше рекламой занималась? — спросил я.
— Нет.
— А редактированием?
— Тоже нет.
— Что ж, будем учиться, — бодро сказал я. — Ваша мама…
— Замдиректора по производству.
— Где?
— У нас.
— А муж?
— В Израиле.
Как выяснилось, семейная жизнь Леночки была столь же ужасающа, как и в стране вообще. Муж Леночки оказался подлецом. Он, типичный русак из Коломны по фамилии Сидоров, женился не на обладательнице длинных ног и полного бюста, украшенных изящной головкой с пышными волосами и очами с поволокой, а на ее крови. Леночка была частично еврейка с родственниками в Израиле.
Муж, строитель по специальности, уехал в Израиль якобы для знакомства с родственниками. Там он провел маркетинговую кампанию — я уже знал, что это такое, — и сказал, что в Израиле можно организовать хороший строительный бизнес.
— И ты отпустила его одного? — спросил я Леночку.
— Но я же не знала! — губы Леночки задрожали.
— А каков он внешне?
— Высокий, — потупилась Леночка.
— Н-да… — задумался я. — Тяжелый случай. И где он сейчас обретается?
— В Эйлате, на юге Израиля.
— Там ведь климат тяжелый.
— Летом за сорок. Но он говорит, что и в жару можно строить.
— Проходимцы строят при любой погоде, — сказал я. — У нас вон в Арктике строителей больше, чем в Москве.
Если бы я не был женат на своей Лене, я немедленно бросился бы свою сотрудницу спасать. Даже в горе она была так хороша, что устоять перед ней не представлялось возможным.
Но, к счастью, из издательства уволилась сначала мама Леночки, затем и она сама. А мой отдел был ликвидирован, и я стал просто редактором.
«Что ни делается, все к лучшему, — с легкой грустью подумал я. — Для меня она все же слишком хороша. А поляки говорят: цо занадто, то не здрово».
И я отправился утешаться в «Московский вестник». Там все носились с новым дарованием — писателем Палкиным.
— Тоже рассказы пишешь? — мрачно спросил меня Палкин.
— Пишу, — сказал я.
— Бросай, — налил он себе в стакан водки. — Самое последнее дело — писать рассказы.
— А Чехов? — возразил я.
— И Чехов дерьмо. Сейчас его никто не печатал бы.
За Чехова мне стало обидно. Изредка меня с ним сравнивали, и это как-то примиряло с действительностью.
С Чеховым еще в детстве у меня приключилась забавная история. Мы жили в Речице, я запоем читал Майн Рида, книги которого в городской библиотеке были редкостью. Там меня знали и откладывали Майн Рида в сторону, если вдруг кто-то его сдавал.
— Вас таких двое, — смеялась библиотекарша. — Читаете все подряд, скоро совсем ослепнете.
Вторым был Витька из параллельного седьмого класса. Он был настолько поглощен чтением, что у него не оставалось времени даже на сон, не говоря уже про еду. В следующий класс его переводили только потому, что у нас в стране было обязательное среднее образование.
В какой-то момент Майн Рид кончился окончательно, и я с утра до вечера пропадал на Днепре. «Вырасту, уеду в большой город и куплю там полное собрание сочинений Майн Рида», — думал я, вытаскивая уклейку.
Однажды я зашел в гости к уличному соседу Петьке. Сам он жил в Мончегорске, но на лето его привозили к бабке в Речицу.
— Твои? — показал я на книги, ровным строем стоящие на полке.
— Бабкины.
— Читал?
Петька посмотрел на меня как на идиота.
— Можно, я возьму одну?
— Бери все, — махнул рукой Петька. — Бабка их тоже не читает.
И я за лето одолел собрание сочинений Чехова в шести томах. Не скажу, что я дочитывал все рассказы до конца. Например, «Даму с собачкой» можно осилить только под дулом пистолета, но рассказ «Налим» был хорош.
До сих пор из писателей, портреты которых висели в классе, мне нравился лишь Гоголь. Его «Страшная месть» представлялась вершиной, на которую не вскарабкаться простому смертному.
И когда я упомянул имя Чехова при нашей «русачке» Марье Семеновне, она онемела.
— Кожедуб, — заявила она, придя в себя, — ты станешь писателем. У меня еще не было ученика, который в седьмом классе читал бы Чехова.
Впрочем, я и сам знал, что стану писателем, и не придал ее словам большого значения.
И тут какой-то Палкин заявляет, что Чехов дерьмо.
— Где ты его нашел? — спросил я Сербова, суетящегося подле Палкина.
— В самотеке, — не стал тот врать.
— Готов за него поручиться?