— Нашел, о ком вспомнить, — закончив выхлапывать рубашку, Десятый облачился в нее и тоже растянулся на земле.
— А почему нет? — улыбнувшись, гермафродит прикрыл глаза. Под веками сразу заплясали цветные искорки. — Ты ведь меня тогда спас. Кто знает, как бы дело обернулось, если б я не выдержал и напал на Люца. Спасибо, что ты удержал меня от такой глупости.
— Я ничего не сделал, — пожал плечами парень.
Но Локко помнил, прекрасно помнил те холодные от недостатка жизненной энергии руки приятеля, которые буквально стиснули его за плечи. Десятый тогда предугадал чужие действия и перехватил рыжеволосого мага, уже готовившегося к роковому прыжку. Гермафродит захрипел и попытался вырываться, но быстро затих, остывая.
Кажется, из всех находящихся в тот вечер в башне, Люцифер единственный не понял, что едва не погиб. Он просто не воспринял намерения Локко всерьез.
«Вижу, говорить с глупцами бесполезно», — такой фразой альбинос проводил гостей до выхода, и больше двое юных Генераторов никогда не пересекались со своим собратом.
— С тех пор мы вдвоем, сами по себе, и неплохо так существуем, верно? — жизнерадостно воскликнул маг, выныривая из тяжелых, отдающихся шумом под черепом, воспоминаний обратно в лето. — Несмотря на все беды и проблемы, несмотря на то, что трубный зов почти не прекращается — мы, вот… — голос постепенно угас, но не от безнадежности, а потому, что говорить было нечего. Жара морила, убаюкивая шелестом живой природы. Напарник, как и большую часть времени, безмолвствовал, предоставляя рыжему право единолично сотрясать воздух разговорами. Маг даже приподнялся на локте, чтобы глянуть на парня и убедиться — нет, не спит, просто слушает, устроив ладони под затылком. На оттопыренный локоть села с треском прилетевшая откуда-то бирюзовая стрекоза. Блондин не шевельнулся, лишь скосил глаза на яркую летунью.
— Мне начинать ревновать? — осведомился тут же подкативший старший Генератор.
— Опять ты со своими шуточками, — нахмурился парень и отпихнул смеющегося приятеля. Но потревоженная стрекоза все равно упорхнула.
Порыв ветерка принес клок прохладного воздуха. Успокоившийся гермафродит перебирал пальцами колосок длинной гибкой травины, задумчиво рассматривая небо с таким сосредоточением, будто искал в нем подвох.
— Слушай, Десятый, вот сколько лет мы с тобой совершенно вольные птицы, а я все привыкнуть не могу… — Локко втянул сладкий запах теплой земли и травы, глубоко вздохнул. — Даже не верится.
Блондин, как всегда, промолчал, но сделал это вопросительно, ожидая пояснений.
— Все вокруг такое… такое… Настоящее, яркое, чувственное! — гермафродит не выдержал неподвижности и плавным взмахом руки изобразил фейерверк. — Словно сбылись разом все мои мечты! Понимаешь?
— Допустим, — Десятый повернул голову в сторону приятеля, внимательно вглядевшись в него своими неимоверно льдистыми глазами. — Что тебе не нравится?
Молодой рыжеволосый маг подавленно молчал. Он лежал, прикрыв глаза, и ходящие ходуном под тонкой заношенной рубахой ребра выдавали его волнение. Жаркий аромат цветов забивал легкие, мешая надышаться воздухом, а кусачие для людей мухи летели мимо магов, словно не чуяли тех.
Локко решился сделать важный шаг и поделиться сокровенным:
— С каждым годом мне все сильнее кажется, что это всё нереально, — судорожный кашель и неуверенное затишье. Маг физически боялся говорить на подобные темы. — Трава слишком зеленая, ты слишком понимающий, несмотря на то, что мы больше не общаемся мысленно, а я… Я слишком счастлив.
Налетевший порыв далеко не теплого ветра качнул волны зеленых стеблей с колосьями и соцветиями, когда друг усмехнулся, впрочем, безо всякой веселой нотки.
— Ты прав. Наконец-то, — заметил он. Тревожный взгляд вздрогнувшего гермафродита ничуть не смутил Десятого. — Всего этого действительно нет.
— Но как же, — Локко хотел резко сесть, но почувствовал себя совершенно обессиленным и парализованным. Приросшее к земле тело отказывалось подчиняться командам запаниковавшего мозга, мысли встрепенулись, запутались. — Вот ведь ты. Ты есть… Ты спас меня, не дал стать убийцей, увел в безопасное место! Я уже много лет…
— Не существуешь, — отрезал Десятый ровно тем холодным тоном, каким говорил с товарищем после покушения на свою энергию когда-то давным-давно. — Ты выдумал сказку… Альтернативное развитие событий, при котором все живы, здоровы и счастливы. Тот вариант, какой получился бы, как тебе кажется, отправься мы к Люциферу вдвоем. На самом деле ничего этого не было. И меня здесь нет. Ты умер, Локко… Пора бы уже признать, хотя бы для самого себя.
Мироздание стремительно превращалось в густой льдистый мазут и рушилось на Генератора со всей силы, захлестывая и сдавливая массами волн. Маг болезненно и неотвратимо тонул в черноте, ощущая свои слезы на глазах, щеках и губах, а невероятное сожаление по утерянной иллюзии застряло комом в горле, лишив способности сделать хоть глоток воздуха.
Мрак и невыносимый холод окружили…
Он медленно открыл глаза, но вместо глубокого лазурного неба, вместо непрекращающейся черноты увидел только пепельную пустоту.
Астрал, где не осталось ни света, ни теней, ни материи.
Беззвучие растворилось в серости окружения, усиливая мучительное чувство одиночества, заставлявшее душу страдать и бессмысленно взывать о помощи.
Оглянувшись, гермафродит не увидел Десятого, потому что на самом деле тот мальчишка, которого он знал, давным-давно остался и затерялся там, далеко, в живых. А друг-мираж, сотканный напуганным и не желавшим умирать воображением Локко, на самом деле был таким же несовершенным, таким же искусственным, как и весь их небольшой и ограниченный мирок, изможденный ненатуральностью. Сейчас гермафродит мог в полной мере осознать, от чего именно он прятался в руинах мечты все время — от трубного зова Смерти, что прорывался даже сквозь плотную завесу самолжи.
Абсолютное одиночество.
Здесь не присутствовало никого и ничего, кроме Локко.
И неупокоенный Генератор принял единственное правильное, по его мнению, решение — опустил веки…
…Горячее солнце все так же припекало кожу даже сквозь рубаху и грозило оставить красные ожоги на чувствительной к таким дерзким лучам коже. Гермафродит поморщился и запястьем растер горячие щеки, открывая глаза.
(Выдуманный) Мир продолжал сиять ослепительными красками лета и солнечными зайчиками.
— Чего ты смотришь? — Локко слегка смутился под пристальным взглядом (ненастоящего, но скоро это забудется) Десятого, в глубине глаз которого покоилось затаенное сожалеющее понимание. — Сам говорил, что я любвеобильный, ну так и не удивляйся теперь, что от тебя, хм, не ухожу, — он сердито одернул дырявый подол рубашки и встал, отряхивая шорты. Блестящего крупного жука, хватавшегося за ткань, бережно отцепил и ссадил на травяной колосок.
— Все-таки ты невыносимый, — мрачно заметил блондин, легко поднимаясь следом и потягиваясь, чтобы размять спину. — Но я не собираюсь тебя переубеждать, больно надо.
— Молодец, Десятый, ты хороший друг, — рыжий маг поспешил за шагающим к дому парнем. — За это я буду тебя любить изо всех сил, а еще испеку пирог на ужин~
— Только не с крапивой! Гадость непомерная.
Звонкий и веселый смех Локко был подхвачен и разнесен по всей округе крыльями теплого ветра с запахом ярких цветов, сырого песка с речного берега и буйно зеленеющего молодого леса, которому еще предстояло стать непроходимой чащобой.