— У меня на этот счёт другие сведения. — Он взглянул на Мерецкова. — Что скажете вы?
Мерецкову было неловко перед Корком, но он назвал правдивые цифры, а не дутые. Пришлось ему сказать и о том, что танки поведут на параде не их водители-бойцы, а рабочие-механики, дабы на Красной площади не произошло ЧП.
Лицо у Сталина стало чернее тучи.
— У меня такие же данные, как у товарища Мерецкова, а вот вы, командующий военным округом Корк, совсем не в курсе дела, — резко произнёс вождь. — Подобное недопустимо! — После паузы он сухо добавил: — Если нет вопросов, вы свободны!
Корк и Мерецков уехали в штаб округа задумчивые и молчаливые. Но едва вошли в кабинет командующего, как Корк заявил:
— Вы меня зарезали, Кирилл Афанасьевич. Да, я кое-что напутал, назвал не те цифры. Но вы могли бы меня поддержать, а не выставлять на посмешище. Перед кем? — Он посмотрел Мерецкову в лицо. — Перед самым вождём! Если ещё такое повторится, то я не знаю, смогу ли с вами сработаться.
— Меня, Август Иванович, волнует вовсе не это, — сдерживая вдруг охватившее его волнение, сказал Мерецков, — а то, как воспринимаете вы мои доклады. Возьмём тот же парад. Я ведь всё-всё докладывал вам, вы сделали пометки в своей записной книжке. И что же? Всё перепутали! Так порой у вас бывает и с приказами. Это что, ваша забывчивость? Но это лишь часть проблемы, товарищ командующий. Большая проблема в другом: я докладываю вам по округу конкретно любой вопрос, с указанием фактов, а в ЦК партии вы говорите совершенно иное. Опять путаница получается. Может быть, действовать так: прежде чем вам идти к высокому начальству, сверим факты и согласуем наши действия?
Однако Корк отверг предложение:
— Я — командующий, и мне дано право оценивать обстановку в округе, проводить то или иное мероприятие, а ваше дело, Кирилл Афанасьевич, исполнять!
— Я ничуть не покушаюсь на ваши права, товарищ командующий, но и вы не лишайте меня права говорить начальству правду и только правду! — сдержанно заявил Мерецков.
Возвращаясь к себе в штаб, он подумал, что хороших отношений с Корком у него теперь и вовсе не будет. Надо куда-то уходить. Эту мысль он высказал своему другу, комкору Белову. Иван Панфилович всю Гражданскую войну провёл в Средней Азии, был активным участником ташкентских событий (частично их описал Дмитрий Фурманов в повести «Мятеж»), и его рассказы нравились Мерецкову. Выслушав Кирилла Афанасьевича, Белов коротко обобщил:
— Да, тебе надо уходить от Корка. Я давно заметил, что ты ему чем-то не люб… — Он помолчал. — Жизнь нашего брата сложная, как паутина, не всегда знаешь, где конец, а где начало. Я вот долго состоял в партии левых эсеров и, если бы не порвал с этой партией, себя бы потерял…
«И мне бы себя не потерять», — грустно вздохнул Мерецков. Вдруг он подумал о Будённом: не посоветоваться ли с ним? Пожалуй, он может помочь. Семён Михайлович — друг и соратник Климента Ефремовича, в любое время вхож к нему и мог бы замолвить словечко о нём, Мерецкове, тем более что Семён Михайлович — его бывший командарм по службе в Конной армии. Кириллу Афанасьевичу эта мысль показалась заманчивой, и он тут же позвонил в инспекцию кавалерии. Трубку взял Будённый.
— У меня к вам есть дело, Семён Михайлович. Вы сможете меня принять?
— Дел тут у меня под завязку, — усмехнулся в трубку Будённый, — но как не принять бывшего своего подчинённого! Приходи к семи вечера, сможешь?
— Конечно!
— Что-то ты, Кирилл, похудел, а? — спросил Будённый, едва Мерецков вошёл к нему в кабинет.