— Когда освободитесь, приезжайте в Кремль. И, пожалуйста, захватите с собой начальника Генерального штаба товарища Егорова. Речь пойдёт о численности войск Красной Армии. Возьмите нужные документы, я хочу их посмотреть.
Переговорив, Ворошилов положил трубку.
— Товарищ Сталин спрашивал, почему вы до сих пор не в Испании, — произнёс Климент Ефремович. — Вот так-то, Кирилл Афанасьевич. Как видите, и надо мной есть начальник, и начальник суровый. — Он раза два затянулся папиросой «Казбек», глотнул дым. — С желанием едете на новый фронт? Ведь оттуда можно и не вернуться!
— Так точно, с желанием! — Мерецков встал. — Извините, есть вопрос. Могу ли я сказать своей жене, куда еду в командировку?
— Только ей и больше никому! У вас, кажется, есть ещё сын?
— Да, его зовут Владимиром, ему двенадцать лет, он учится в пятом классе.
— Так вот сыну о своей поездке в Испанию ни слова! И жену предупредите, чтобы никому не говорила, где вы и чем занимаетесь. Ясно?..
13
Постучавшись, Мерецков вошёл в кабинет начальника Генерального штаба.
— Наконец-то я вижу своего заместителя! — Шапошников встал из-за массивного стола и пошёл ему навстречу. Поздоровавшись, пригласил сесть. — Где-то вы, голубчик, подзадержались! Мне ещё с утра позвонил Климент Ефремович и сообщил о вашем назначении.
— Я дважды приходил к вам, Борис Михайлович, но адъютант говорил, что вы очень заняты, — начал было объяснять Кирилл Афанасьевич, но Шапошников прервал его, улыбаясь.
— Ах вот как, я и не знал! Извини, голубчик, но я и вправду был весьма занят, и вообще у меня дел по самое горло. Я же патриарх штабной службы, а у таких людей кризис времени. Да-с, вот уже почти двадцать лет проработал в Генштабе на разных должностях. И знаете, что выше всего я ценю в своей работе?
— Интересно, что же, товарищ командарм первого ранга? — мягко улыбнулся Мерецков. Он опустился в кожаное кресло, положив ногу на ногу, и напружинился, словно ждал бог знает чего.
В глазах начальника Генштаба мелькнул едва заметный вызов, но Кирилл Афанасьевич не придал этому значения. Взгляд Шапошникова смягчился, и он сказал:
— Больше всего я ценю два момента — полное выполнение штабами своих функций и культуру штабной работы. Я весьма уважал и ценил Михаила Фрунзе, так вот он призывал нас создать «могучий и гибкий военно-теоретический штаб пролетарского государства». Считаю для себя честью работать в этом направлении, — подчеркнул Шапошников. — Но, прежде чем объяснить, чем вы займётесь как мой заместитель, хотел бы услышать вкратце, что вам удалось сделать в далёкой и мятежной Испании.
— В двух словах об этом не расскажешь, — заметно смутился Мерецков, — но на главных моментах, пожалуй, стоит заострить ваше внимание. — Кирилл Афанасьевич полистал свою записную книжку. — В нашу задачу входило помочь Республике наладить формирование бригад регулярной армии и нести функции военных советников при испанских командирах. А мне ещё досталось учить уму-разуму начальника нескольких воинских колонн Буэнавентура Дуррути. Он уверял меня, что все генералы на свете враждебны народу и что все они одинаковы.
— Ну и вояка, как же он мог так рассуждать? — возмутился Шапошников. — Я бы с ним долго не цацкался.
— А что делать, если он был заядлым анархистом? — усмехнулся Мерецков. — Я пристыдил его: мол, как это он, известный политический деятель, не знает, что советские генералы совсем другие. Они служат верой и правдой своему народу. Я рассказал ему о нашем наркоме Климе Ворошилове. «А разве Ворошилов из рабочих?» — спросил Дуррути. «Да, — говорю ему, — он в прошлом луганский слесарь…»
Мерецков искренне поведал начальнику Генштаба, чем он занимался в Испании, разве что умолчал о том, как сам порой водил в атаку испанцев, не раз был на волоске от смерти. Борис Михайлович слушал его внимательно, а когда Мерецков умолк, заметил:
— Выходит, голубчик, вы трудились на два фронта: испанцев учили, как бить врага, а анархистов — железной воинской дисциплине?
— Можно сказать и так, Борис Михайлович.
— Как вас там называли?
— Волонтёр Петрович! — После паузы Кирилл Афанасьевич добавил: — Я был советником председателя хунты обороны Мадрида генерала Миахи. В нём жили два человека — военный и политик, и работать с ним было очень тяжело. К тому же Миаха раньше дружил с генералом Франко, а затем сражался против него.
— А воевал Миаха хорошо?
— Да. Другое меня настораживало…