Путь Селии был ясен: к воде. Искушение войти в нее было велико, но она отринула его. Успеется. Она прошла примерно до середины между мостом Бэттерси и мостом Альберта и уселась на скамью между пенсионером из Челси и служителем при шарлатанском автомате «Эльдорадо», который, оставив свою жестокую машину, спустился вниз и наслаждался краткой интерлюдией в раю. Мимо, в ту и другую сторону, проходили артисты всех мастей: писатели, бумагомаратели, борзописцы, «негры», журналисты, музыканты, рифмоплеты, органисты, живописцы и декораторы, скульпторы и резчики, критики и рецензенты, крупные и мелкие, пьяные и трезвые, смеющиеся и плачущие, стайками и поодиночке. Караван барж, высоко нагруженных разноцветной макулатурой, который не то стоял на якоре, не то сел на мель, посылал ей над водой свой привет. Пароходная труба отвесила поклон мосту Бэттерси. Соединенные борт о борт буксир и баржа, радостно взбив пену, удалялись от Рича. Служитель «Эльдорадо» спал, размякнув бесформенной массой, пенсионер из Челси одергивал свой красный китель, восклицая: «Гори она в аду, эта погода, ввек ее не забуду». Часы на старой церкви в Челси нехотя проскрипели десять. Селия поднялась и пошла назад той же дорогой, что пришла. Но вместо того, чтобы проследовать прямо на Лотс-роуд, как она собиралась, она обнаружила, что ее тянет на Креморн-роуд. Он все еще стоял на выходе из Стэдиум-стрит, несколько изменив позу.
— Гори она в аду, вся эта история, — сказал мистер Келли, — мне ее вовек не запомнить.
Мерфи скрестил ноги, опустил руки в карманы, уронил листок и глядел прямо перед собой. Теперь Селия подъехала к нему по всей форме — «Несчастная девочка!» — сказал мистер Келли, — после чего они, счастливые, удалились, оставив июньскую карту звезд валяться в канаве.
— На этом мы включим свет, — сказал мистер Келли.
Селия включила свет и перевернула подушки мистера Келли.
С той поры они не могли обойтись друг без друга.
— Эй! — воскликнул мистер Келли. — Не перескакивай так с одного на другое, ладно? Вы, счастливые, удалились под ручку. Что дальше?
Селия полюбила Мерфи, Мерфи полюбил Селию, это был поразительный случай небезответной любви. Она вела свое летосчисление не с того момента, когда они удалились под ручку, или с каких-то там последующих происшествий, а с того первого, долгого, затяжного взгляда, которым они обменялись на выходе из Стэдиум-стрит. Она была условием их ухода и т. д., как ей не раз доказывал Мерфи в «Барбаре», «Баккарди», «Бэрокоу», хотя никогда — в «Брамантипе». Каждый миг, проведенный Селией вдали от Мерфи, казался ей вечностью, лишенной смысла, а Мерфи со своей стороны высказывал ту же мысль в еще более сильных выражениях, если только это возможно, говоря:
— Что ныне моя жизнь, как не Селия?
В следующее воскресенье, когда Луна находилась в наибольшем сближении с другими небесными телами, в саду субтропических растений в Бэттерси-парке Мерфи сразу же, как только пробил колокол, сделал ей предложение.
Мистер Келли застонал.
Селия его приняла.
— Несчастная девочка, — сказал мистер Келли, — очень, очень несчастная.
Возлежа на «Городе солнца» Кампанеллы, Мерфи сказал, что всеми правдами и неправдами они должны пожениться до того, как Луна войдет в противостояние. Сейчас — сентябрь, Солнце вновь в созвездии Девы, а их отношения все еще не оформлены.
Мистер Келли не видел никаких причин, вследствие которых ему следовало сдерживать себя долее. Он подскочил на постели, отчего глаза у него открылись — он прекрасно знал, что они откроются, — и пожелал узнать, кто, что, где, посредством чего, почему, каким образом и когда. Поскреби старика и найдешь Квинтилиана.
— Кто он такой, этот Мерфи, — закричал он, — ради которого, как я полагаю, ты пренебрегаешь своей работой? Что он такое? Откуда явился? Что у него за семья? Чем он занимается? Есть ли у него деньги? Есть ли у него перспективы? Каковы его ретроспективы? Представляет ли он собой — имеет ли — что-нибудь вообще?
Обратившись сперва к первому вопросу, Селия ответила, что Мерфи — это Мерфи. Следуя далее строго по порядку, она поведала, что у него нет никакой профессии или рода занятий, что явился он из Дублина — «Боже мой!» — сказал мистер Келли, — она знает, что у него есть дядюшка, некий мистер Куигли, состоятельный бездельник, проживающий в Голландии, с которым он пытался завязать переписку; по ее наблюдениям, он ничего не делает, иногда у него бывают деньги — случайные выигрыши; он верит, что будущее сулит ему нечто великое, и никогда не ворошит старых историй. Он есть Мерфи. У него есть Селия.
Мистер Келли призвал на помощь все свои гормоны.
— На что он живет?! — завопил он.
— На небольшие пожертвования, — сказала Селия.
Мистер Келли откинулся на подушки. Он расшибся в лепешку. Теперь пусть хоть рушатся небеса.
Селия подошла теперь к той части своего изложения, объяснение которой мистеру Келли весьма ее удручало, поскольку она и сама не могла ее толком понять. Она знала, что, если каким-либо образом ей удастся втемяшить эту проблему в сей необъятный головной мозг, он выдаст решение, как часы. Расхаживая взад и вперед еще быстрее, напрягая мозги, которые, мягко говоря, были не так велики, она чувствовала, что подошла в своих делах к стечению обстоятельств даже более решающему, чем пересечение Эдит-Гроув, Креморн-роуд и Стэдиум-стрит.
— Ты все, что у меня есть на свете, — сказала она.
— Я, — сказал мистер Келли, — и, возможно, Мерфи.
— Никого на свете нет, — сказала Селия, — с кем бы я могла поговорить об этом, меньше всего с Мерфи.
— Ты меня успокаиваешь, — сказал мистер Келли.
Селия остановилась, подняла сжатые руки, хотя знала, что глаза у него закрыты, и сказала:
— Отнесись, пожалуйста, к этому со вниманием и скажи, что это значит и что мне делать?
— Стоп! — сказал мистер Келли.
Мобилизовать вот так, по первому требованию его внимание было невозможно. Внимание у него было рассеянное. Часть его была отдана слепой кишке, которая вновь взыграла, часть — конечностям, находившимся в дрейфе, часть — его детству и так далее. Все это нужно было призвать назад. Почувствовав, что наскреб достаточно, он сказал:
— Выкладывай!
Селия тратила каждое заработанное ею пенни, а Мерфи не зарабатывал ни единого. Его благородная независимость имела основанием договоренность с квартирной хозяйкой, во исполнение которой она посылала мистеру Куигли хитро состряпанные счета и отдавала разницу, за вычетом разумного комиссионного сбора, Мерфи. Это превосходное соглашение позволяло ему довольно сносно держаться в одиночку, но оно не годилось для семейного хозяйства, пусть даже самого экономного. Ситуация еще больше осложнилась из-за теней, возникших в связи с расчисткой территории, которые упали не столько на обитель Мерфи, сколько на домовладелицу Мерфи. И было совершенно ясно, что ничтожнейшая просьба, обращенная к мистеру Куигли, будет строго наказана.
— Стану ли я кусать руку, морящую меня голодом, — сказал Мерфи, — чтобы она меня задушила?
Определенно они могли бы вдвоем как-то исхитриться и зарабатывать хоть немного денег. Мерфи так и считал и бросил на нее взгляд, исполненный такого грязного понимания, что Селия пришла в отвращение от самой себя и все же по-прежнему нуждалась в нем. Мерфи питал глубокое уважение к недоступным пониманию свойствам личности и отнесся к провалу попытки внести свою лепту очень мило. Если она считала, что не может, ну что же, значит, не может, и все тут. Либерал без всякой меры, таков он, Мерфи.
— Пока что я поспеваю, — сказал мистер Келли. — Вот только насчет его лепты…