С того момента, как Нири, встав с постели, признал, что Мерфи найден, иначе говоря, с того момента, когда они согласились не иметь никаких расхождений, по крайней мере по одному этому пункту, атмосфера заметно изменилась к лучшему и теперь была исполнена чуть ли не взаимной терпимости.
— Меня больше ничто не может удивить, — сказал Нири.
Мисс Кунихан и Уайли подскочили к Нири, с трудом подняли на ноги, поддерживая, довели его до кресла у окна и усадили.
— Виски под кроватью, — сказал Нири.
В этот самый момент все они одновременно впервые заметили на полу тоненькую струйку воды и, как люди хорошо воспитанные, воздержались от комментариев. Мисс Кунихан, однако, не желала пить виски, ни капли. Уайли поднял рюмку и сказал: «За отсутствующего», — тактичное в данных обстоятельствах определение Мерфи. Мисс Кунихан почтила этот тост глубоким вздохом.
— Вы оба, сядьте там, передо мной, — сказал Нири, — и не отчаивайтесь. Запомните, никакого треугольника, пусть даже с самым тупым углом, нет, а имеется окружность, отрезок которой проходит через его злосчастные вершины. Помните, один из разбойников был спасен.
— Наши медианы, — сказал Уайли, — или как их там, черт возьми, пересекаются в Мерфи.
— Вне нас, — сказал Нири. — Вне нас.
— В свете, льющемся извне, — сказала мисс Кунихан.
Теперь была очередь Уайли, но он ничего не мог подыскать. Лишь только до него дошло, что ему не удастся найти вовремя ничего, что делило бы ему честь, как он сделал вид, будто ничего и не ищет, нет, как будто он дожидается своей очереди. Наконец Нири безжалостно произнес:
— Тебе ходить, Уайли.
— И лишить даму последнего слова! — воскликнул Уайли. — И затруднить даму поисками нового! Плаво срово, Нили!
— Ничего страшного, — сказала мисс Кунихан.
Теперь была чья угодно очередь.
— Очень хорошо, — сказал Нири. — К чему я, собственно, вел, что я хотел предложить, это вот что. Пусть наша беседа будет беспрецедентной как фактически, так и в литературе, каждый будет говорить, насколько он на это способен, чистую правду, насколько это позволяют его знания. Это-то я и имел в виду, когда сказал, что вы предвосхищаете тон моих слов, если не сами слова. Пришла пора нам троим расстаться — самое время.
— Но тон был, по-моему, горький, — сказал Уайли. — У меня определенно было такое впечатление.
— Я не думал о тоне голоса, — сказал Нири, — не столько о нем, сколько о тоне душевного настроя, о духовном подходе. Но продолжай, Уайли, милости прошу. Разве нельзя прорычать правду?
— А Кольридж-Тэйлор играл чувствами? — сказал Уайли.
— Это все равно что поливать духами конскую мочу, — сказала мисс Кунихан.
— Или стерилизовать гильотину? — сказал Уайли.
— Освещать прожектором солнце в полночь? — сказала мисс Кунихан.
— Мы смотрим на темную сторону, — сказал Нири. — Это, бесспорно, не так режет глаза.
— То, что вы предлагаете, ужасно, — сказал Уайли, — это оскорбление человеческой природы.
— Отнюдь, — сказал Нири. — Вот послушайте.
— Мне надо идти, — сказала мисс Кунихан.
Нири заговорил; скорее это было похоже на то, что нечто заговорило через него. Потому что голос его звучал безучастно, глаза были закрыты, тело неподвижно застыло в склоненной позе, точно он не сидел перед двумя грешниками, а стоял на коленях перед священником. В целом у него был великолепный вид, как на портрете Матфея, написанном Лукой, с ангелом, сидящим на его плече, как попугай.
— Почти что безумно влюбленный в мисс Кунихан всего несколько недель назад, я сейчас не питаю к ней даже неприязни. Преданный Уайли, который обманул мое доверие и дружбу, я не потружусь сейчас даже простить его. Отсутствующий Мерфи, который был средством достижения тривиального удовлетворения, долей, как он выразился бы сам, доли, сам превратился в цель, и не в какую-нибудь, а определенную, мою цель, единственную и непременную.
Поток прекратился. Какая правда обходится без крана?
— Насколько позволяют его знания, — сказал Уайли.
— Насколько он на это способен, — сказала мисс Кунихан. — По-честному — значит, по-честному.
— Мне сейчас стрелять или ты будешь? — сказал Уайли.
— Не жди ответа, — ответила мисс Кунихан.
Уайли поднялся на ноги, заложил большой палец за край жилета под мышкой, прикрыл правой свою praecordia[77] и сказал: