Оставляю на ее попечении свою меховую куртяшечку, загружаю ноги в шлепанцы, тело в халат сомнительной белизны и несусь по длинному коридору. Несусь и снова натыкаюсь на Нее. Серые глаза за последние сутки ни на градус не потеплели. Я отчаянно жалею о том, что двигался не слишком резво. Чуть быстрее и мое тело, не успев остановиться, опять могло ощутить касание ее обжигающей груди.
— Снова вы? — В ее голосе только разочарование.
— Да… Здравствуйте. Снова… — Я стою по стойке «смирно», будто отчитываюсь перед высоким начальством. Начальство, вообще-то, действительно высокое. Мы со строгой медичкой почти одного роста. — Вот, пришел на работу устраиваться. Санитаром. — Говорю и сам удивляюсь сказанному. Говорят: «Язык до Киева доведет». Мой доведет до психбольницы.
— Это невозможно. Таких не берут…
— В космонавты. — Успеваю вставить я. — А в качестве санитара я буду очень даже хорош. Поверьте. Я замечательно отношусь к птицам, поэтому «утки» у меня всегда будут в идеальном состоянии.
— И не стыдно вам? Ваш брат такой интеллигентный, воспитанный человек. Работа серьезная — программист, а вы…? — Она, кажется, серьезно озабоченна моей опустившейся личностью. Это не совсем справедливо, но очень приятно. Очень. — Вы бы на себя со стороны поглядели…
— Я исправлюсь. — Вполне искренне обещаю я. — Вот стану медбратом и сразу исправлюсь.
— Не исправитесь. — Это звучит как диагноз неизлечимой болезни. Что-то вроде вялотекущей шизофрении. — И сами это знаете.
— Как вы правы. Сам я никогда не исправлюсь. Одна надежда: найдется умная, добрая, красивая женщина и вытащит меня из болота, в котором я барахтаюсь всю жизнь. — Гляжу на нее собачьими, преданными глазами, жду, когда неприступный сероглазый бастион рухнет и почешет меня за ухом.
— Шут. — Она обходит меня осторожно, как сбежавшее из серпентария пресмыкающееся.
— И так всегда! — Декламирую, не скрывая разочарования. — Все осуждают и никто не хочет помочь. А потом спрашивают: почему я такой? А я хороший, но одинокий и всеми заброшенный…
Мой искренний монолог — пуля выпущенная в молоко. Сероглазая врачиха удаляется гордая и неприступная. Красивая осанка, высокая шея, плотные струи темных волос уходят под белую форменную шапочку. Судя по форме и объему головного убора, в нем разместилась прическа, по крайней мере, килограмм на двадцать. Но ноги, все же тяжеловаты. Такое можно простить только любимой женщине. Я ей прощаю и с трудом удерживаюсь от желания догнать уходящую «Мисс Травматология».
Лешка встречает меня широкой улыбкой, плавно перетекающей в желто-зеленые синяки.
— Что-то не пойму: это посетитель или мне зеркало принесли? — Ба, да мой брат ожил. Он уже не выдавливает из себя скупые слова и невнятные междометия. Он дозрел до обычных едких монологов. Это хороший признак. Это признак скорого выздоровления. Кстати, почему всех так задевает состояние моей физиономии?
— А разве разбитое лицо это твоя эксклюзивная привилегия? — Вопросом на вопрос отвечать неприлично, но приятно.
— Да нет, отчего же. Добро пожаловать в общество любителей разбитых носов.
— Спасибо. Прошу принять меня действительным членом на ближайшем заседании правления. Рекомендации требуются?
— Что ты! Твоя фотокарточка — лучшая рекомендация. — Эта пикировка может продолжаться до бесконечности, а в моем распоряжении осталось минут двадцать. От силы двадцать пять. Если не уложусь, гардеробщица оформит меня в общество Ивановцев. Буду голым бродить по зимним улицам. Для Сибири это несколько экстравагантный способ самовыражения. Скажу проще: Сибирь не Африка. Зимой нагишом гулять холодно.
— Лешка. У меня к тебе пара вопросов.
— А у меня к тебе всего один. — Нахально перебивает «интеллигентный и воспитанный» брат опустившейся личности. — Так, что я первый, а ты потом.
— Ладно. — Я опустившийся, но очень покладистый. — Валяй.
— Тебя переехал тот же джип? — Говорит весело, но заметно, что переживает из-за меня, непутевого.
— Не совсем. Пытался провести блиц расследование обстоятельств покушения на твою драгоценную персону.
— Не лез бы ты, Андрей. Пусть милиция разбирается.
— Вот милиция, как раз, заниматься этим не желает. Именно их нежелание пробудило мое любопытство. Понимаешь, очень странное дело получается. Странное и запутанное. Кто-то настолько заинтересован в абсолютной конфиденциальности всех обстоятельств наезда на тебя, что готов прихлопнуть меня, лишь бы не всплыло дело с белым джипом. Столько усилий и все ради того, что бы замять историю с переломом трех ребер.
— Трех ребер и одной ноги. — Уточняет Лешка. Моя забывчивость его обижает.
— У тебя на работе в последнее время все в порядке было? Никаких неприятностей с клиентами? Может быть, звонки с угрозами?
— Ты хочешь сказать, что меня сбили специально? — Ага, в его умную голову такая мысль не приходила! А в мою, глупую, пришла. Это льстит моему самолюбию.
— А почему нет?
— Кому я нужен? Я же программист, а не мафиози!
— Напрягись, подумай. — Подталкиваю Лехины извилины на путь воспоминаний и анализа.
— Не знаю даже, что тебе и сказать. — В глазах брата появляется сосредоточенность — первый признак мыслительного процесса. — Был недавно небольшой конфликт с клиентом.
— Так, уже теплее. Давай, давай. — Не слезу с него, больного, пока не расскажет все, как на духу.
— Есть такая фирма «ТетраТех». Несколько магазинов. Розничная торговля автомобильными запчастями и автокосметикой. У них стоят мои бухгалтерская и офисная программы. В одном из магазинов проводили инвентаризацию. Выяснилось, что президент фирмы украл в этом магазине за три месяца кругленькую сумму. Порядка трехсот тысяч рублей новыми.
— Украл сам у себя?
— Не совсем. Скорее у учредителей. Учредители-две оптовые фирмы. «ТетраТех», собственно, занимается реализацией товаров, поставляемых учредителями. Понятно объясняю?
— В общих чертах.
— Я думаю, что остальные магазины господин президент своим вниманием не обошел.
— Хорошо, а причем здесь ты?
— Я не причем. Мне просто предложили фальсифицировать данные и показать, что остатки товара на складе больше, чем на самом деле.
— Не понял. Зачем?
— А еще говорят: гены… Мой брат, и такая непроходимая тупость. — Я терпеливо переношу наезд родственника. — Все очень просто: пока товар значится, как лежащий на складе, за него не нужно отдавать деньги. Он, как бы еще не продан.
— Ты отказался в этом участвовать? — Это вопрос риторический.
— Почему спрашиваешь? Обижаешь, гражданин начальник. — Леха пытается изобразить кавказский акцент. Не очень удачно. Из него такой же грузин, как из меня Ротшильд или Сорос.
— И чем все кончилось? — Мое любопытство переходит в навязчивость.
— Ничем. Поругались и разошлись. До драки не дошло.
— А жаль. Обожаю боксерские поединки. — Я автоматически гляжу на часы. Отпущенное гардеробщицей время стремительно накатывает на финиш.
— На свидание опаздываешь?
— Нет. Гардероб через десять минут закроют, и я останусь без одежды.
— Тогда иди. — Успею. Как ты думаешь, твой махинатор мог подстроить наезд?
— Геннадий Георгиевич Волобуев? Вряд ли, — Лешка под одеялом пожимает плечами, — трусоват он для таких серьезных решений.
— Со страху самые жуткие преступления и совершаются. — Замечаю я с умным видом. Как будто изучил криминальную статистику за последние пару сотен лет и получил комментарии психолога в качестве приложения. — Хорошо, у тебя на руках есть документы, подтверждающие кражу?
— Дискеты. Я их базу данных брал, нужно было ошибочку исправить. Там в Фокс Про забавный эффектик вылезает… — Сейчас главное Лешку остановить. Как только он переходит на свой птичий язык: смесь программистских и бухгалтерских терминов, я начинаю чувствовать себя тупым и усталым.
— Подожди со своим Фокс-Про, скажи лучше: где дискеты? — перебиваю Лешку совершенно бесцеремонно.