Возраст его не пугал. Елене было двадцать семь – еще сто раз сумеет родить. А его собственные годы вообще роли не играли. Мужчине никогда не поздно стать отцом, было бы здоровье, а на него он не жаловался. У Вадима Юрьевича уже было двое взрослых детей, но он хотел завести еще одного – от Елены, разумеется.
А с Дашкой отец оказался прав. Нашелся и для нее человек. Пусть и не красавец, но отношение у него к ней бережное и серьезное, сразу видно. Он, правда, постарше, но это даже к лучшему. Самостоятельный человек, художник, приехал из Твери, открыл здесь собственную студию по дизайну интерьера. Звезд с неба не хватает, но вполне обеспечен. А главное, не морочил девчонке голову, через два месяца после знакомства предложение сделал, хотя о состоянии ее здоровья все знал.
Дашка сама ему сразу рассказала и предупредила, что с детьми могут быть сложности. По-хорошему, не надо бы ей вовсе рожать.
А он просто сказал в ответ: «Значит, не судьба. Но ведь двое – это тоже семья».
В общем, за Дашку Вадим Юрьевич теперь был спокоен. Но если с дочерью отношения у него сложились самые теплые, то с сыном, к сожалению, все было не совсем так. Да что там душой кривить перед самим собой – совсем не так! Сейчас и не вспомнишь, пожалуй, когда у них начались первые расхождения. Давно, когда Сережке было лет шестнадцать. Парень тогда совсем распустился – учебу забросил, покуривать начал, лицей прогуливал. Друзья какие-то сомнительные у него появились.
Однажды парень даже в полицию загремел. Дело, правда, банальное, но срок светил сыночку хоть небольшой, зато вполне реальный. Вадим Юрьевич тогда поначалу взъярился так, что даже помогать не хотел сына вытаскивать. Он вообще старался с детьми быть строгим, поблажек не давал.
Но Людмила упросила, слезы лила так, что Вадим вынести этого не мог. Да и понимал он в душе, что хотя за свои поступки и надо отвечать, все же ничего хорошего не выйдет, если сын загремит в тюрьму. И ему жизнь поломают, да и самому Вадиму Юрьевичу, как ни крути, пятно на репутации. А он очень дорожил ею. Ничуть не меньше, чем детьми.
В душе отец надеялся, что вся эта история пойдет сыну на пользу. Парень наконец-то поймет, что надо браться за ум и бросать валять дурака, окончит школу, сдаст экзамены и поступит в вуз. Волошин поставил ему условие – только на бюджетное отделение! И вовсе не потому, что у него не было денег на оплату учебы сына. Об этом и говорить смешно! Да и не потому, что ему было их жалко.
Отец просто хотел, чтобы Сережка наконец-то стал самостоятельным, научился отвечать за себя и свою жизнь. А то как гулять и денег требовать на свои развлечения – так он взрослый, а как потрудиться – так еще маленький. Этот дисбаланс никак не мог смениться хоть каким-то подобием равновесия. Еще Вадим Юрьевич думал, что история с полицией все-таки заставит Сережку быть благодарным отцу за помощь.
Однако Волошин ошибся. Сын не только не проявил никакой благодарности, восприняв содействие отца спасению от тюрьмы как должное, но еще и обвинил его в собственных грехах. Дескать, так случилось именно из-за того, что он, отец, не уделяет внимания ни ему, ни дочери, ни матери и что их семья существует чисто номинально. Вадим Юрьевич холодно и резко отмел все эти претензии и в тысячный уже раз посоветовал сыну самому нести ответственность за собственные поступки, а не искать виноватых кругом.
Однако потом, уже уйдя из семьи, он ощущал внутри противный, остренько ноющий укол совести, понимая, что в словах сына была ох какая большая доля правды. Он начал жить с другой женщиной как раз в тот момент, когда Сережку не стоило оставлять без отцовского контроля, заодно и помощи, поддержки, любви.
Вадим Юрьевич утешал, оправдывал себя тем, что помогает бывшей жене и детям регулярно, что дочь и сына любит по-прежнему. Но он не мог не осознавать, что развод с Людмилой больно ударил не только по ней, но и по Даше с Сергеем. Просто у Людмилы и Даши нашлись силы вести себя сдержанно и учтиво, а Сережка совсем с катушек сорвался. Сейчас Волошин думал о том, что так произошло, возможно, не только из-за не окрепшей юношеской психики, а из-за того, что из всех членов бывшей семьи именно сын и любил его больше, чем все остальные.
Да, как ни крути, а самый счастливый период жизни Вадима Юрьевича стал самым болезненным и опасным для его сына. Можно в сотый раз кусать локти и винить себя, но сделанного уже не поправишь. Обратно в семью хода нет, да Вадим и не хотел этого, так как был вполне счастлив в новой. К тому же это и бессмысленно. Поезд ушел, и возвращением в семью дружбу и доверие сына не вернешь. Но это не значит, что их нельзя вернуть вообще ничем!
Волошин задумался.
«Наверное, стоит все же пересмотреть свое отношение к сыну. Нужно… что нужно? Пока непонятно. Обдумать все хорошенько нужно, вот что. Выработать линию поведения, может быть, смягчить его. Не начинать встречи с вопросов о том, как дела с учебой и когда он уже закроет все хвосты. Не грозить армией и работой грузчиком, а поинтересоваться его делами – теми, которые действительно интересны Сережке. Да, для начала так, а там посмотрим».
Волошин взглянул на часы. Пора было вставать и собираться на работу. А об отношениях с Сережкой подумать по дороге – сейчас уже времени нет. Он стал подниматься с постели, и в этот момент тренькнул мобильник, возвещая о пришедшем СМС-сообщении. Волошин взял телефон и осторожно вышел из комнаты, чтобы не разбудить Елену.
Он посмотрел на экран и увидел такой вот текст:
«Папа, привет! Извини, что вел себя так в последний раз. Я был не прав. Давай встретимся и поговорим спокойно. Буду ждать тебя через полчаса в кафе «Валькирия» на Садовом. Приезжай, пожалуйста, это важно. Сергей».
У Волошина екнуло сердце. Это было похоже на телепатию. Только что он думал о сыне, был готов попросить у того прощения и найти верное направление в дальнейших отношениях. Оказывается, и Сережка размышлял о том же самом! Наверное, даже не спал ночью – времени только восемь утра. Сын никогда раньше не присылал ему сообщения в такую рань, а уж тем более не назначал встречи.
Черт, вот только время неподходящее! Рабочий день Вадима Юрьевича начинался в девять ноль-ноль, и опаздывать было крайне нежелательно. У кабинета к этому времени уже собиралась очередь. Он должен был успеть принять всех посетителей до обеда, то есть до часа, чтобы во второй половине дня заниматься просмотром и обработкой поданных заявок.
Волошин постоял некоторое время в задумчивости. Может, перезвонить сыну и попросить перенести время встречи? И тут же сам покачал головой – нет, нельзя. У Сережки настроение такое шаткое, что вмиг может разобидеться, подумать, что отец пренебрегает встречей с ним, вопить начнет. Тогда столь хрупкое, едва возникшее понимание между ними мгновенно рухнет.
Поэтому Вадим Юрьевич не стал перезванивать, а просто написал в ответ: «Буду в 8.30», – а потом направился в ванную, принимать душ. Довольно мурлыча себе под нос, он оделся, взял портфель со служебными документами и спустился на улицу. Когда чиновник ехал в своей машине по просыпающемуся городу, настроение его было преотличным.
Кафе «Валькирия» Вадим Юрьевич знал хорошо. Они с Еленой часто туда захаживали, там подавали отличный кофе. Сейчас ему было приятно, что сын выбрал для встречи одно из его любимых заведений. Припарковав машину, он вошел внутрь и огляделся по сторонам. Сына еще не было, но Волошин не увидел в этом ничего необычного. Сережка никогда не отличался пунктуальностью.
В этот ранний час кафе было полупустым, большинство столиков свободно. Волошин выбрал одно из лучших мест, устроился поудобнее, заказал чашку черного кофе без всяких добавок и приготовился ждать.
Осень мало кто любит. Общеизвестно, конечно, что этим фактом, помимо своей литературной гениальности, отличался Пушкин. Да и другие литераторы. Словом, поэтические натуры, вообще отличающиеся, мягко говоря, своеобразием. Но большинство нормальных людей осень не любит. Именно так считал Станислав Крячко, относивший себя к безусловному большинству нормальных людей, шагая утром по лужам на работу в Главное управление уголовного розыска.