Мать Зуба умерла от жуткой передозировки героина, когда ему было три года, поэтому он почти все детство кочевал по Америке из одной приемной семьи в другую. Нигде надолго не задерживался, потому что его не любили. Его опасались.
В одиннадцать, когда другие ребята стали посмеиваться над малым ростом, начал защищаться, осваивая боевые искусства, и вскоре получил возможность серьезно искалечить каждого, кто его разозлит. Так калечил, что из любой школы вылетал через несколько месяцев, потому что его все боялись, и учителя упрашивали перевести куда-нибудь опасного недомерка.
В последней школе он научился извлекать выгоду из недостатка. С помощью самоконтроля, которому учат на курсах боевых искусств, мог задержать дыхание минут на пять, побивая любого задиру. Предлагал за доллар изо всех сил ударить его в живот. За пять долларов воткнуть шариковую ручку в руку или в ногу. Этим ограничивалось общение с одноклассниками. Настоящего друга у него никогда в жизни не было. И в сорок один год не имеется. Только пес Йоссариан.
Хотя Зуб с собакой не столько друзья, сколько партнеры. Как с теми, на кого он работает. Некрасивый пес. Глаза разноцветные — один серый, другой ярко-красный; среди предков далматин, спутавшийся с мопсом. Имя дано в честь героя одной из немногих до конца дочитанных книг — «Уловки-22».[6] В самом начале книги Йоссариан с первого взгляда безрассудно влюбился в армейского капеллана. Пес тоже с первого взгляда безрассудно влюбился в Зуба. Просто четыре года назад пошел за ним следом по улице в Беверли-Хиллз, где он обследовал дом, куда надо проникнуть.
Это была шикарная широкая тихая улица с тенистыми деревьями, большими особняками, со сверкающими машинами на подъездных дорожках. Кругом газоны, подстриженные как бы маникюрными ножничками, посреди них поливальные установки брызжут в разные стороны, суетится армия садовников-испанцев.
Для такой улицы пес не годится — лохматая помесь с воспаленным глазом. Зуб ничего не знал про собак, но понимал, что в этом не видно никакой породы и ему тут не место. Может, выпрыгнул из какого-то испанского грузовика. Может, его просто выбросили из машины в надежде, что какой-то богач посочувствует.
Вместо этого пес нашел Зуба.
Зуб дал ему пищу, но не сочувствие.
Он никому не сочувствует.
19
— Что… теперь? — обратилась Карли к полицейскому.
— Подпишите, пожалуйста. — Полицейский протянул длинную тонкую ленту бумаги, озаглавленную «Результаты теста на алкоголь». Указаны также ее имя, фамилия, дата рождения, есть графа «подпись». Ниже в рамочке: «Проба № 1 — 10:42–55; проба № 2 — 10:45–55».
Она подписала, едва удерживая дрожащими пальцами ручку.
— Теперь я отведу вас в камеру, где вы будете ждать поверенного, — сообщил констебль и тоже расписался внизу бумаги. — В присутствии солиситора с вас снимут первичные показания, затем освободят под залог.
— У меня очень важная встреча с клиентом, — сказала Карли. — Я должна быть в офисе.
Констебль сочувственно улыбнулся.
— У каждого участника ДТП наверняка есть важные дела, только я тут ничего не решаю. — Он указал на дверь, осторожно подхватил ее под правую руку, повел и остановился, чтобы ответить на звонок телефона.
— Дэн Пейтон слушает. — Краткое молчание. — Понял, сэр, спасибо. Я в Центре предварительного заключения с задержанной.
С задержанной… Карли содрогнулась.
— Да, сэр, спасибо. — Констебль сунул мобильник в нагрудный кармашек, повернулся к ней с бесстрастным непроницаемым выражением. — Прошу прощения, должен кое-что уточнить. Миссис Чейз, вы задержаны по подозрению в наезде со смертельным исходом и управлении транспортным средством в нетрезвом состоянии. Вы вправе хранить молчание, но сокрытие каких-либо сведений в ходе расследования может повредить вашей последующей защите в суде. Ваши ответы будут рассматриваться как официальные показания.
На горле словно сжалась петля. Во рту пересохло, язык и губы онемели.
— Велосипедист умер?.. — еле слышно прошептала она.
— К сожалению.
— Это не я… Я его не сбивала. Врезалась в стенку… чтобы не сбить. Свернула, чтобы не сбить, потому что он ехал по встречной. Иначе бы сбила. — Карли вдруг в панике встрепенулась. — Моя машина… надо ее забрать… в ремонт…
— Мы обо всем позаботимся. К сожалению, машину пока придется изъять.
Вышли в узкий коридор с кремовыми стенами и многочисленными зелеными дверями. Перед поворотом направо в глаза бросилась желтая табличка с надписью: «Внимание, ведется уборка!»
Остановились перед зеленой дверью с маленьким стеклянным окошечком. Констебль открыл ее и препроводил охваченную ужасом Карли в камеру.
— Вы меня здесь оставите?..
Запищала рация, полицейский ответил. Карли в смятении оглядывала помещение. Маленькое, узкое, с унитазом и раковиной на стене. В дальнем конце жесткая постель с голубой подушкой. Едко пахнет дезинфекцией.
Констебль закончил беседу и обратился к ней:
— Здесь будете дожидаться солиситора.
— А… как же машина? Когда ее отдадут ремонтировать?
— Это будет зависеть от старшего следователя. Не раньше, чем закончится следствие и состоится суд.
— Но на это уйдет несколько месяцев!..
— Сожалею. Такова обычная практика.
— А… там мои вещи…
— Личные вещи получите в приемнике, куда отправят машину. Вас уведомят. Ну, мне надо идти. Вы останетесь здесь. Хорошо?
Нехорошо. Совсем нехорошо. Но она слишком потрясена, чтобы спорить. Потому лишь тупо кивнула.
И дверь за полицейским захлопнулась.
Карли взглянула вверх, откуда на нее взирала камера наблюдения. Шагнула к постели, взглянула на высокое матовое окошко. Села, стараясь собраться с мыслями.
Но в памяти лишь без конца прокручивалась картина происшествия. Белый фургон позади нее. Велосипедист под рефрижератором.
Смерть.
В дверь стукнули, и она открылась. Карли вскочила, увидев невысокую пухлую женщину в белой рубашке с черным воротником, катившую перед собой тележку, нагруженную потрепанными книжками в бумажной обложке.
— Желаете что-нибудь из библиотеки?
Она затрясла головой, вдруг подумав о Тайлере. Сын задерживается после уроков, учится играть на корнете.
Через пару секунд дверь закрылась.
Внезапно жутко захотелось пописать, но это невозможно перед чертовой камерой наблюдения. Неожиданно вспыхнула ярость.
Распроклятый Дэйв Престон! Не будь он таким сукиным сыном, не напилась бы до чертиков. Не разбила бы машину. Конечно, она всегда готова выпить вечером пару бокалов вина. Только так, как вчера, — никогда.
Если б ответила ему отказом…
Если б забросила Тайлера в школу раньше на минуту-другую…
Чересчур много «если».
Смерть.
Велосипедист умер.
В какое-то мгновение выехал на нее. Откуда ни возьмись. И умер.
Она точно его не сбивала.
Господи помилуй, он вывернул на встречную полосу! Теперь ее обвиняют…
Дверь внезапно распахнулась. За ней стоит худой высокий мужчина в белой рубахе с черными погонами. Рядом маячит учтивая физиономия одного из ее старших партнеров — Кена Акотта.
Многим коллегам он напоминает молодого Дастина Хоффмана и в данный момент действительно похож на известного киногероя: короткие жесткие темные волосы, серый костюм в тонкую полоску, сверкающие штиблеты от Гуччи, небольшой черный кейс. Шагнул в камеру, источая властную уверенность.
Акотт пользуется заслуженной репутацией одного из самых ловких юристов в Брайтоне и Хоуве. Если кто-то способен вытащить ее из заварухи, то именно он.
Видя, с каким апломбом держится Кен, Карли сломалась, утратила всякое самообладание и рванулась к нему со слезами.