Лео тихонько сел на стул и потянулся к лежавшей на полке капсуле для пересылок. Прежде он и подумать не мог о том, чтобы взять эту штуковину в руки. Хорошо, что бабушка не видит, иначе…
– Смерть – это еще не повод лезть к моей трубе, – раздался тихий хриплый голос.
Лео вздрогнул и обернулся.
Бабушка сидела в кресле у окна. И как он ее не заметил?! Закутанная под самый подбородок в бурую шаль, она словно замерла на посту, кого-то поджидая. Разумеется, поджидала она именно его.
– Что-то эти мертвецы уж слишком деловые господа в последнее время – где-то пропадают, ведут переписку.
Бабушка всегда относилась к недугу внука с иронией.
Лео скрипнул зубами – его план незаметно прийти и уйти, притворившись призраком, провалился.
– Что это ты делаешь? – спросила меж тем бабушка.
– Ничего.
– Пойти разбудить твоего отца? Думаешь, он подтвердит, что ты ничего не делаешь?
– Нет, не нужно! – взмолился Лео и, убедившись, что бабушка пока что не планирует воплощать угрозу в жизнь, спросил: – Он очень злится?
Бабушка промолчала, и Лео добавил:
– Ладно, скоро он не будет злиться.
– Это еще что значит?
– Доктор Доу мне не помог. Но я нашел доктора, который мне поможет. Меня вылечат, Ба, представляешь?
Лео попытался вложить в свой голос как можно больше энтузиазма – сделать это тихо было достаточно трудно, и у него вышел какой-то полупридушенный энтузиазм, напоминающий неудачливого висельника. Бабушка, разумеется, это заметила.
– Другой доктор? – спросила она с сомнением и почесала голову через всклокоченный рыжий парик. Размышляя о чем-то, старая госпожа Пруддс всегда становилась похожа на чуть оголодавшую, но весьма эксцентричную птицу. Она легонько покачивалась, а взгляд ее округленных глаз блуждал из угла в угол. – Что это еще за доктор такой, внезапно откуда-то вылезший?
– Он лучший в своем деле, – сказал Лео, прислушиваясь – кажется, до него донеслось сонное ворчание папы из-за стены. – Он принимает пациентов в Больнице Странных Болезней и…
Вся бабушкина ирония мгновенно испарилась. Она вцепилась одной скрюченной кистью в другую и вжала локти в бока. Схожесть с птицей увеличилась многократно. А учитывая ее острый нос и похожую на комок перьев шевелюру, Лео показалось, что она вот-вот каркнет и выпорхнет из кресла.
– Ты что, спятил? – прошипела бабушка. – Кто ж в своем уме в нашу душегубку добровольно идет, если руки-ноги не отваливаются, а? Хочешь, чтобы они тебя там распотрошили и вывернули наизнанку?
– Папа все верно говорит, – сказал Лео, будто не услышав. – Люди шепчутся, я знаю, что из-за меня нас стали реже звать. Я же вижу, как косятся приказчики в лавках, и соседи тут же замолкают, когда я прохожу мимо. Дети меня боятся…
– Ты бы еще этих бездельников спросил об угольных акциях или о последней книжке Кэт Этони! Кому какое дело до их дурацкого мнения? – возмущенно проговорила бабушка, всем своим видом выказывая, что она готова отправиться стучать во все двери на их улице и лично выяснить у каждого, есть ли у них какие-то претензии к ее внуку.
Старую госпожу Пруддс на улице Синих Труб боялись и уважали, но даже она не смогла бы заставить людей поменять к нему отношение.
– Папе есть дело, – сказал Лео. – И дяде. И Бенни с Джимми. Они меня стыдятся, и я…
– Как обычно, на какую-то глупость сподобился. С чего ты вообще взял, что они тебе там, в больнице, помогут?
– Мне пообещали.
– О, эти обещания в Саквояжне, как я их люблю…
– Там есть целая палата для таких, как я: «39/о.у.». «О.у.» – значит особый уход, Ба, и только там мне помогут. Тот доктор…
– Да. «Лучший в своем деле», ты говорил. Но неужели ты думаешь…
– Ба, – прервал ее Лео, чего раньше себе никогда не позволял. – Доктор Доу и его бессмысленные пилюли мне совсем не помогают. Если в больнице меня распотрошат и вывернут наизнанку, но потом сошьют заново и я больше не буду мертвецом, это того стоит. Я не особо верю, что мое состояние можно обратить – мертвое есть мертвое, – но если этот доктор вдруг справится, ты не будешь рада?
– Буду, конечно, но…
– Думаешь, мама хотела бы, чтобы я болел так же, как она?
– Нет, она не хотела бы.
– Тогда не отговаривай меня.