Ближе всего к разоблачению Лео был, когда санитары перетаскивали его с больничной кровати в мертвецкий лифт. Ударившись спиной о платформу, он ойкнул, но громилы ничего не услышали, поскольку как раз бурно сокрушались о том, что вообще-то заслуживают большего: «Нам должны доплачивать за эту возню!», «Да, только оплачиваемая возня!».
Затем был невероятно долгий спуск на лифте. В итоге, судя по гулу и окутавшему его жару, Лео оказался в котельной. Старик, от которого разило табаком «Гордость Гротода», переправил его из лифта в вагон и умостил на полке.
«Это чтобы ты не упал, парень, –сказал он, закрепляя Лео ремнями. –доктор Загеби не хочет, чтобы его “материал первого сорта” повредился».
Старик все бормотал – говорил что «так нужно» и что «без этого никак». Еще он спрашивал себя, как Загеби может спать по ночам, в то время как он, Дитер-из-подвала, не может сомкнуть глаз из-за того, что вынужден делать.
«Прощайте, бедные дети», – сказал он перед тем, как закрыть грузовую дверь, и вскоре начался путь в неизвестность.
Прощание старика было последним свидетельством живого присутствия поблизости. Дальше Лео слышал лишь стук колес, бурление воды, кипящей в котле, и нестихающий лязг.
Лео не имел ни малейшего представления о том, куда вагон идет. Хотелось верить, что тот еще под Тремпл-Толл, но даже если и так, утешение было слабым.
«Они везут нас к каналу? Или в Гарь? А может, на Фонарню? Вряд ли лаборатория доктора Загеби находится в центре Тремпл-Толл – это должно быть уединенное место. Вот только где оно?»
В какой-то момент Лео понял, что с него хватит – просто лежать и гадать было невыносимо. Напомнив себе, что с каждой минутой вагон все ближе к пункту назначения, он осторожно открыл один глаз, затем второй.
Почти весь вагон занимало грузовое отделение – оно тонуло в темноте, и лишь в кабине машиниста за перегородкой тускло горел фонарь. Под ним замерла высокая фигура в бордовой форме и фуражке.
Лео сразу же понял, что с этим машинистом что-то не так, но когда тот, не отрывая рук от рычагов, поднял… третью и щелкнул каким-то переключателем, у него глаза на лоб полезли.
Впрочем, тайна лишней конечности раскрылась почти сразу же. На приборной доске застрекотал один из датчиков, и машинист потянулся к трубе. Рука, с жужжанием удлинившись на гармошечном механизме, схватилась за вентиль и резко крутанула его. В свете фонаря блеснули латунные пальцы.
Лео вздохнул с облегчением: «страшный монстр» оказался всего лишь автоматоном.
Автоматон не замечал пристального внимания к своей персоне, но нужно было убедиться, что, помимо него, в вагоне больше нет никого из заговорщиков.
Чуть осмелев, Лео повернул голову.
По другую сторону от прохода кто-то лежал, как и он сам, прикрепленный ремнями к полке. Прищурившись, Лео разобрал, что это девушка.
«Это она! – пронеслось в голове. – Несчастная из палаты “39/о.у.”!»
И тут он заметил кое-что между их полками.
В проходе прямо на полу были свалены тела. Около десятка тел. Мужчины и женщины. Они лежали беспорядочно – уродливой и отвратительной кучей. В темноте было не видно, где заканчивается одно тело и начинается другое…
До сего момента Мертвец с улицы Синих Труб полагал, что смерть – не то, что может его взволновать или испугать, но это…
Лео отчаянно задергался. Ремни были затянуты не слишком туго, и ему удалось сперва просунуть локоть, а затем вытащить и руку. Дрожащими непослушными пальцами он нащупал пряжки и один за другим высвободил все четыре ремня.
Вагон тряхнуло, и Лео соскользнул с полки. Падение смягчили тела. Повернувшись, он протерся лицом о ледяную скулу похороненного утром и откопанного вечером мистера Селзника. Вонь тел мертвых попутчиков душила. Кружилась голова, не хватало воздуха…
Барахтаясь в телах, он пытался подняться на ноги, но все время соскальзывал и снова падал. Мертвецы будто не отпускали его, пытались затянуть в глубину кучи.
Лео почувствовал, как его заволакивает ужас. Как миазмы страха проникают в рот, заползают через ноздри и уши, просачиваются прямо сквозь кожу. Леопольд Пруддс был сейчас самым испуганным мертвецом во всем Габене…
В голове внезапно раздался хладнокровный голос доктора Доу: «Какую самую сильную эмоцию вы испытывали за последнее время, Леопольд?»
Доктору Доу неоткуда было сейчас взяться в вагоне, но одна лишь мысль о нем будто прошлась по лицу его пациента отрезвляющей затрещиной.