Он посмотрел на нее – как-то странно. И она отвела взгляд. Ей вдруг стало стыдно из-за своих ссадин. Лиззи так и видела перед собой отражение в зеркале сестры Грехенмолл, только сейчас в ее представлении оно выглядело намного более отталкивающим.
Лиззи неловко попыталась прикрыть лицо растрепанными волосами.
– Я рада, что вы со мной, Леопольд…
…Вагон в очередной раз тряхнуло, фонарь качнулся, и его свет, выбравшись через проем перегородки, на миг залил тела в проходе. А потом все снова погрузилось в темноту.
Лео поймал себя на том, что глядит на Элизабет Хоппер слишком пристально, и поспешно отвернулся. Он заметил, как она, несмотря на свои слова, отстранилась.
«Наверное, она все же боится меня, – с горечью подумал Лео. – И зачем я только рассказал ей о своей мертвячности? Что она видит, когда глядит на меня? – Он покосился на покойников в проходе. – Такого же, как они…»
Лео попытался мысленно увидеть себя со стороны – и увидел урода: с зеленоватой, покрытой трупными пятнами кожей, провалившимся носом и впавшими щеками. Вот только ему пришлось приложить значительное усилие для того, чтобы просто представить себе все это… Что-то вдруг случилось с очевидностью его состояния. Совершенно непонятным образом Элизабет Хоппер как-то удалось то, что не выходило ни у отца, ни у братьев, ни у доктора Доу: она поселила в нем сомнение. Бабушка как-то сказала, что женщины умеют красть чужую уверенность – и совершенно этого не стесняются. Кажется, Элизабет Хоппер проделала с ним то же самое. Еще чего не хватало!
«Я мертв, – напомнил себе Лео. – И это не изменить…»
Лео глядел перед собой. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не повернуть голову и не посмотреть на нее. Ему не хотелось думать о том, что будет, когда вагон остановится. Вот бы еще немного с ней поговорить – он очень давно ни с кем так не говорил, даже с доктором Доу. А еще ему захотелось, чтобы вагон ехал и ехал, бесконечно…
– Нам нужно придумать, как отсюда выбраться, – нарушил он затянувшееся молчание. – С каждым ярдом, что проезжает вагон, наше положение становится все хуже.
– Что если мы прикинемся? – спросила Лиззи. – Как будто не освобождались? Они решат, что мы спим, и потеряют бдительность.
– Я думал об этом. Но мы все равно попадем к ним в лапы. Кто знает – может, они нас свяжут сразу же, как достанут из вагона. Или введут еще снотворное – на всякий случай. Должен быть выход…
Лео потер виски, пытаясь сосредоточиться, но на ум ничего не приходило. Окон в вагоне не было – кроме того, что в кабине. Там же, вероятно, располагались двери для машиниста, но к ним подобраться, незаметно минуя автоматона, было невозможно.
«Как же проскользнуть? Как?!»
И тут он понял, что делать. Кажется, это был единственный вариант.
– Вы что-то придумали? – спросила Лиззи, проследив за взглядом Лео и отметив мрачную решимость, вдруг появившуюся в его глазах. – Вы что, хотите напасть на машиниста? Остановить вагон?
– Нападать на него, пока мы движемся, очень опасно. Вдруг вагон перевернется…
– Тогда что?
– Когда мы прибудем и вагон встанет, я отвлеку машиниста, а вы проскользнете мимо и броситесь бежать как можно скорее.
– Как вы его отвлечете? Вы решили пожертвовать собой?
– Мисс Хоппер, вы…
– И слушать ничего не желаю!
– Мисс, вы должны понять. Мне ничего не будет, потому что я уже мертв. Так что даже в худшем случае ничего не изменится. Разве что я просто перестану думать и говорить…
– Не хочу, чтобы вы переставали думать и говорить! – Лиззи раздраженно сморщила лоб и отвернулась.
– Будете хмуриться – превратитесь в хряккса, – сказал Лео. Лиззи глянула на него с таким возмущением, что ему на миг даже стало страшно, и он поспешно добавил: – Так бабушка говорит.
– Я морщусь, потому что вы болван, – сделала выпад Лиззи. – И вообще, я обожаю хрякксов.
– Терпеть их не могу.
– А я вас терпеть не могу.
– Это взаимно.
– Что-о? Меня все любят!
– Кроме меня.
– Почему это?
– Я же сказал, что терпеть не могу хрякксов.
– Ах вы…
Лиззи уже вскинула руку, чтобы как следует садануть этого возмутительного наглеца, но Лео внезапно произнес:
– Уверен, у вас есть ради чего жить…
И она замерла с поднятой рукой. А потом опустила ее.
– Мой брат. Без меня этот недотепа пропадет: в том, что не касается его службы, он беспомощен, как ребенок. Я забочусь о нем. – Лиззи всхлипнула. – Он, вероятно, даже не знает, как заваривается чай, или что булочки не появляются на тарелке сами по себе. Кажется, он считает, что они просто возникают, если глядеть на тарелку достаточно долго и крайне пристально. Что он станет без меня делать? Но знаете, чего я боюсь сильнее всего, Леопольд? Если я умру, он ожесточится, станет злым. Не могу этого допустить. Я боролась с гадостным влиянием его напарника, злобного констебля Бэнкса, столько лет не для того, чтобы тот победил и сделал Хмырра таким же, как и он сам, закоренелым негодяем. – Она тряхнула головой и спросила: – А вы, Леопольд? Разве у вас нет ради кого жить?