Никто и никогда не смел так разговаривать со старшим сержантом, который наводил ужас на Дом-синей-крышей и весь Тремпл-Толл в придачу, но тем не менее тот не смог проигнорировать настойчивость своего констебля.
Заверив его, что они найдут мисс Лиззи, Гоббин велел ему отправляться домой и ожидать ее на случай, если она появится. Хоппер начал было спорить, но сержант ничего не стал слушать, и констебль под запущенное вытье полицейской тревоги был препровожден до дома. Ему не оставалось ничего иного, как ждать…
Бэнкс сообщал ему новости, отправляя их через уличные пункты пневматической почты.
«Пайпс сообщает, что его отряд проверил Семафорную площадь и окрестности. В Мостовой балке трупа мисс Лиззи не обнаружено. Начинают обыскивать меблированные комнаты. Кажется, Гоббин ухватился за возможность – он давно искал повод навести там шороху…»
«Гун сообщает, что в окрестностях улицы Вишневой и “Эрринхауз” трупа мисс Лиззи нет…»
«Мы углубляемся в кварталы у канала, на заброшенных фабриках трупа мисс Лиззи пока не обнаружено…»
Ночь прошла в невероятном напряжении. И все эти сообщения про труп Лиззи…
Кажется, констебли и, в частности, Бэнкс были убеждены, что живой они сестру Хоппера не найдут. Похищения в Габене редко завершались благоприятно для жертв. Чаще всего тех вообще не находили, но изредка жуткие изуродованные тела все-таки обнаруживались на берегу канала, под мостами, забитыми в старые дымоходы, замурованными в стены или закопанными заживо…
Хоппер метался по дому. Сновал из своей комнаты в комнату Лиззи, из одного конца коридора в другой, зачем-то постоянно забирался на чердак. То и дело констебль перемещался вниз, на стул в прихожей, который поставил напротив входной двери.
«Я съем целый фунт груш, только вернись, только вернись… Я буду носить все твои колючие шарфы, только будь жива…»
Так ползли часы… Хоппер пытался строить страшные планы мести, но не мог сосредоточиться. Беспокойство за Лиззи захлестнуло его.
Сообщения от Бэнкса приходили все реже и реже, и Хоппер мог бы прочесть между строк, что Лиззи уже не найти, если бы это не было вложено в сами строки:
«Мисс Лиззи не найти. Мы обыскали лачуги на берегу – и ничего. Местные шушерники, из тех, кто “пьет чай” с Гоббином, не слышали о твоей сестре. Я подключил Шнорринга, но и он обломал нос… Видать, вывезли ее из Саквояжни или как следует постарались и схоронили. Вернее, захоронили…»
Над крышами расстилался грязно-серый тремпл-толльский рассвет. Ближе к утру закончился дождь.
Хоппер уже почти час без движения сидел на стуле в прихожей – он не заметил, как догорела керосинка, не обратил внимания на то, что темнота в доме чуть рассеялась и все кругом залило темно-синим утренним светом.
Последняя записка от Бэнкса пришла уже довольно давно, и в ней стояло только: «Увы».
Душу Хоппера терзали зловещие догадки. Это Он ее похитил. Выждал момент, подкрался и уволок. Кто же еще? Все эти годы Он только и ждал, когда они с Лиззи утратят бдительность, расслабятся или и вовсе забудут о Нем.
Кулаки констебля сжимались сами собой. Все его тело била крупная дрожь. Он жалел, что не прикончил эту мразь еще много лет назад, когда забирал Лиззи из того дома. Нужно было избавиться от Него – отплатить за каждую слезинку, что выплакала сестра, отомстить за сжитую со света маму. Но тогда Он казался ничтожным слизняком, о которого жалко даже пачкать подошву: ползал, истекал желчью, грязный старик, – убивать такого все равно что избавляться от слизи голыми руками. Да и мама была бы против – она всегда жалела всякую нечисть.
И вот сейчас этот ублюдок дождался своего, отыскал малышку Лиззи, подкараулил ее и…
– Ну все! – Хоппер вскочил со стула и ринулся к двери.
Ждать больше было нельзя. Пока он здесь впустую тратит время, этот монстр мучает бедную Лиззи! Нет уж, он отыщет мерзавца и разберется с ним раз и навсегда. Он не может сидеть сложа руки, пока Лиззи в опасности.
Хоппер распахнул дверь и, вылетев за порог, захлопнул ее за собой так, что даже стекла в окнах задребезжали. Кругом было сыро, дул промозглый ветер.
Одновременно с тем, как Хоппер оказался на улице, к дому подъехал экипаж. Это был обычный городской кеб: битая дождями крыша, один из двух фонарей разбит, кутающийся в пальто хмурый обладатель клочковатой щетины за рычагами.