Дорманож поравнялся с братом Опосом. Толстяк ухитрялся спать даже в высоком седле, даже под дождем. Большое искусство.
Брат-Хранитель толкнул его хлыстом. Опос тут же проснулся и преданно воззрился на Дорманожа.
- Опос, что ты думаешь о купечестве?
- Вешать, - не раздумывая, ответил монах.
- А торговать кто будет?
Опос задумался. И впрямь: не святым же братьям сим постыдным делом заниматься? Воинствующий монах не торгует - он берет.
Пожалуй, Дорманож сохранит имперцу жизнь. На какое-то время. Чтобы расширить знания. Брат-Хранитель никогда не покидал Хуриды. И был не прочь выяснить, почему погрязшие в грехах северяне не спешат припасть к стопам Наисвятейшего. Разве Истина не очевидна всякому разумному человеку?
* * *
Серая кисея капель повисла в воздухе. За ней прятался противоположный берег, по всей вероятности, тоже заболоченный и обросший щеткой черного тростника. Вымокшие парды выглядели тощими и несчастными. И всадники смотрелись немногим лучше. Поэтому, когда впереди замаячили какие-то строения, и люди и животные воспряли духом. Лапы пардов побыстрей зашлепали по черной жиже, в которую превратилась дорога, и вскоре всадники въехали в поселок. Вдоль дороги сушились, вернее, мокли развешенные на шестах сети. Перевернутые вверх днищами лодки напоминали выброшенных на берег рыб. Чуть позже северяне проехали мимо пристани с одиноким корабликом, чья мачта напоминала обгоревшее дерево. Впрочем, в иллюминаторе кормовой надстройки желтел огонек, и благодаря ему кораблик казался в большей степени человеческим жильем, чем темные низкие хижины вдоль дороги.
Однако у самой пристани располагалось нечто более солидное, чем ветхие домишки рыбаков: высокий частокол с двустворчатыми воротами.
Не сговариваясь, северяне повернули пардов. Данил постучал в ворота, а когда никто не откликнулся, - толкнул посильнее, и створки разошлись.
Двор был пуст. По широким, словно озера, лужам барабанил дождь. Полдюжины строений: одно покрупней - вероятно, жилой дом, остальные помельче. К дому от ворот вела вымощенная булыжниками дорожка.
На сей раз дверь оказалась на запоре. На стук выглянул парень с дубиной. Узрев монашеские плащи, парень заметно струхнул, но сделал что-то вроде приглашающего жеста.
Данил спрыгнул наземь.
- Парды, - сказал он.
Парень кивнул, отставил дубину и двинулся к ближайшей сараюшке. На дождь и грязь ему было наплевать: шлепал босиком прямо по лужам.
Сараюшка оказалась хлевом. Три коровы, дюжина овец. Но - тепло и сухо.
Пока северяне освобождали животных от упряжи, парень, так же молча, засыпал в кормушки толченых грибов пополам с зерном. Затем отпер большой ларь и показал на упряжь и сумки: сюда. Когда все было спрятано, запер ларь, а ключ отдал Данилу. Затем отвел северян в дом.
О, это было нечто!
Свет. Тепло. Сухость. И - запах. О, этот запах, от которого рот Руджа непроизвольно наполнился слюной. Уха. Жирная, наваристая, пряная. Как в лучших корчмах Тура Аркисского.
- Славное местечко, - пробормотал Данил. - Не ожидал.
- Эй, глянь, - кормчий кивком головы указал на стол у камина.
Данил изучил сидящую там компанию, ничего особо подозрительного не обнаружил и вопросительно посмотрел на Руджа.
- Женщины! - кормчий поднял указательный палец.
А ведь верно! Две женщины в шелковых платьях. С перстнями на пальцах и сережками в ушах. Довольно привлекательные. Первые женщины, которых они увидели за время путешествия. Если не считать заморенных баб в деревеньках.
- Что угодно господам? - хозяин, круглолицый, услужливый, в подпоясанной красным шарфом куртке, возник перед северянами.
Данил приподнял бровь, но смолчал. Если хозяин не пожелал видеть в них монахов (а ведь плащи их висят здесь же, на стене), значит, заподозрил подделку. И деликатно дал об этом знать.
- Ухи, - сказал Рудж. - Да побольше. Вкус у нее не хуже, чем запах?
- Лучше, - с улыбкой произнес хуридит. - Пива?
- Вина, - ответил Данил. - Светлого. И без воды.
- Вода там, снаружи, - хозяин кивнул в сторону окна. - Вино подогреть?
- Нет.
Хозяин не солгал. Уха оказалась чудесной, а вино - настоящим тайским. Если закрыть глаза - можно представить, что они - дома.
Огонь весело потрескивал. Одна из женщин запела, и голос у нее был приятный.
Данил, сытый и благодушный, оглядывал народ в трапезной. Своеобразный народ. Четверо мужчин, те, что с женщинами, неплохо одетые и порядочно выпившие. Еще трое, за другим столом, - играющие в кости. Эти одеты похуже, но зато при оружии. Занятно.
Руджа волновали другие вещи.
- Почему бы нам не познакомиться с этой певуньей? - изрек он. - И с ее подружкой?
- Они не одни, - сухо ответил Данил.
- Но мы - лучше.
- Не увлекайся вином, - посоветовал светлорожденный.
- А разве я не прав?
- Разумнее потерпеть до Конга.
- Но мы были в плавании почти месяц! - воскликнул кормчий. - Такое долгое воздержание вредно для здоровья и неугодно богам!
- А оказаться подвешенным за ноги - полез но для здоровья? - спросил Данил.
- Друг мой! Я предпочитаю менее изысканные позы. - И, повысив голос: Готов поспорить на золотой - дамы не откажутся пересесть за наш стол!
- Рудж, - попросил светлорожденный. - Давай отложим, а?
- Я только спрошу! - кормчий поднялся.
И тут же рядом с ним возник хозяин.
- Если достойные господа пожелают божественной пыльцы, то им довольно только сказать.
- Пыльцы? - заинтересовался Рудж.
- Господа не желают, - отрезал Данил. - А скажи мне, дружок, кто эти люди?
Троица, игравшая в кости, совершенно внаглую разглядывала северян.
- Эти? - хуридит мельком взглянул в указан ном направлении. - Моряки, как и вы, почтенные.
- А с чего ты взял, что мы - моряки?
Хозяин указал на золотую серьгу кормчего.
Так, один вопрос снят.
- Еще вина?
- Да, - согласился Данил, чтобы отправить хозяина.