— Я эксгибиционист. Вы понимаете, что это значит, Айрин?
Она вновь покраснела. Видимо, ответ был «да».
— Вам понравилось шоу, Айрин? — спросил он, добавив капельку силы, произнося ее имя. По моей коже пробежали мурашки, и заныло внизу живота. Я посмотрела на женщину, чтобы понять, почувствовала ли она то же самое. Она не шелохнулась, а затем медленно подняла тот самый взгляд, каким смотрят на кота мыши, когда вдруг устают убегать и понимают, как он прекрасен, какой бы чудовищной не была их последующая смерть.
— Прекрати, — твердо велела я.
— Вы же не возражаете, Айрин? — каждое слово Жан-Клода было наполнено силой.
С огромными глазами и безвольным лицом она кивнула.
— Вы хотели этого, когда наблюдали за мной на сцене, не так ли?
— Задолго до этого, милорд. Как кто-то, видя пламя вашей красоты, может устоять пред желанием погреться о него?
— Я холодный, Айрин, не горячий. Во мне нет ни пламени, ни света, лишь могильный холод и темнота.
— Она ваше тепло, милорд. И оборотни, они и правда очень горячи, — нетерпеливо ответила женщина, и стоило ей сказать «тепло», как я ощутила повышение температуры и жар.
— Ты чувствуешь это, ma petite?
— Угу, — я слезла с колен Жан-Клода и встала рядом, все еще держа его за руку. — Завязывай с этими ментальными трюками, Айрин, это здесь не пройдет.
Следующие слова женщины принадлежали не ей, интонации казались чужими, словно кто-то захватил ее тело.
— Вы пытались подчинить моего слугу. Я всего лишь показываю, что мы не так уж беспомощны перед вами.
То, как Айрин держалась — руки по бокам, ноги врозь, плечи расправлены — указывало на то, что ее мастер мужчина.
— Приношу свои извинения, Мельхиор, но ее желание быть соблазненной так сильно, что я не устоял.
Я всегда произносила это имя как «Мел-кор». Из уст Айрин оно звучало как «Миль-хи-о». Произношение Жан-Клода было ближе к ее, чем мое сухое американское изложение.
— Хороший король проявляет сдержанность.
— Хороший мастер не оставляет своего слугу изнывать от желания.
— У меня нет ваших наклонностей, милорд. Моя страсть — искусство, а не плоть.
— К несчастью для вашего слуги, — заметил Жан-Клод.
— Возможно, но было бы еще большим несчастьем, если бы ее жажда искусства уступила жажде телесных удовольствий.
— Не нужно выбирать, — ответила я. — Нужно найти золотую середину.
— Айрин вольна завести любовника, если это не будет мешать нашей работе.
— А что бы вы сделали, если бы ее любовник все-таки помешал вашей работе? — спросила я, наблюдая за тем, как лицо женщины становится задумчивым. Незнакомец погладил ее рукой бороду, которой у нее отродясь не было.
— Я ничему не позволю мешать нашему искусству.
— Вы убьете его, даже если она влюбится в него?
Взгляд Айрин обратился к Жан-Клоду.
— Вы и правда позволяете своему слуге так необдуманно говорить, милорд. Для нас, древних, это загадка.
— Не смотри на него, когда я говорю с тобой, Мельхиор.
Я бы отпустила руку Жан-Клода, если бы он не сжал свою ладонь на моей. Я не сопротивлялась. Я больше ничем не подорву его авторитет перед этим старым вампиром, который уставился на нас глазами Айрин.
— Вот почему мы не женимся на своих слугах, Жан-Клод. Они перестают знать свое место.
— Заносчивый сукин сын!
— Она выражается как портовый грузчик, — сказал он, по-мужски скрестив на груди тощие руки женщины. Может он и управлял ее телом, но не мог двигаться как она: женщина бы скрестила руки под грудью, в отличие от него. Интересно. Он управляет телом, но как много он может чувствовать?
— Оскорбление моей невесты было и правда заносчивым. Хотя мне нечего сказать о вашей матери.
Я посмотрела на Жан-Клода, чтобы понять, шутит ли он, но его лицо было абсолютно бесстрастно, как у прекрасной статуи. Если он так сильно замкнулся в себе, значит дела обстоят серьезнее, чем я думала. Я очень не любила иметь дело со старыми вампирами: они все были высокомерны, многие из них просто… другие, словно прожив столько веков они стали еще более другими. Дело только во времени или в древних культурах, более чуждых, чем могла понять история?