Больше нечего добавить.
-Ты всегда трясешься из-за банального среза, но когда все заканчивается, смеешься над собственным поведением. - мне действительно хотелось закатить глаза, промолчать или проигнорировать недавние слова Джейн о масштабном домашнем задании, о тесте по английскому, однако я все же ответила. Меня ведь тоже воспитывали и учили манерам, в конце концов. - Просто прими свою панику как должное…
Впрочем, закончить и сказать хоть слово мне не дали - где-то позади длинного ряда машин, застрявших на проклятом перекрестке, раздались резкие звуки ревущих моторов, готовые будто раздробить что-то в твоих ушах. Железные голоса мотоциклов и байков, пропитанных машинным маслом, лишь нарастали, становясь более оглушительными, чем были прежде.
Выкрики бесстыдных девиц, прижимающихся упругой грудью к спинам старичков, оставшихся верными металлу и девяностым годам, шум колес, проносящихся мимо, оставляющих еле заметный след на асфальте, тяжелый рок старинной группы, ставшей легендой в музыкальном мире, - всё это промчалось мимо школьного автобуса за доли секунды, оставляя, однако, после себя не только восхищение, но и интерес.
Стая байкеров пронеслась вперед быстро, подобно сильному и мимолетному урагану, существование какого ты никому не сумеешь доказать, а после Харлеи вовсе скрылись среди автомобилей и другого транспорта, перемешиваясь с дорожной пылью, по ту сторону перекрестка. Мы наконец могли сдвинуться с места, пересекая этот долгий отрезок пути. Вот только…
Не знаю, кто управляет светофорами, кто запрограммировал систему смены сигналов, но, скорее всего, та дала сбой, потому как, стоило нам пересечь этот дьявольский и медлительный кусок пути, как встретился очередной - и вновь перекресток. Хотелось уже выйти из автобуса и пойти пешком, веря, что доберешься до дома быстрее, однако я только уперлась лбом в спинку впередистоящего сидения. Казалось, в этой обеденной пробке я потеряю свою молодость.
Вырывая из столь обреченного состояния, заставляя бросить взгляд в окно, в тени, какую отбрасывал школьный транспорт, затаился мужчина, отбившийся от братьев на железных конях. Он выглядел именно так, как пронесшиеся мимо байкеры, однако казался моложе основного контингента прошлых любителей поездок с ветерком и экстрима. Любопытство не заставило себя ждать, и через пару секунд старшеклассники почти прилипли к окнам, пытаясь разглядеть столь выделяющегося из серой массы жителей Оттавы человека. Заставляя обратить на нее внимание, на пустующее рядом со мной место опустилась Кловер Эйбрамсон, многозначительно присвистнув:
-Будь здесь сейчас Дарлин, она бы определенно выскочила из автобуса с приступами то ли радости, то ли астмы, пытаясь догнать этих парней, обтянутых кожей. - подобные фразы, замечания и своеобразная осуждающе-ироничная интонация были присущи только Кловер, отчего общение с ней превращалось в некое подобие игры с голосом одного-единственного ведущего. - Хотя, она и на байк успела бы слюни пустить…
Я сумела издать лишь неоднозначный смешок на подобные слова, признавая, что в них есть доля правды.
На вид темноволосому мужчине было около тридцати семи лет, однако, казалось, темная одежда лишь старит его, делает старше. Глаза незнакомого человека скрывали темные очки, что придавало личности еще больше загадочности и скрытности, но черты лица в целом выдавали сдержанного в своих суждениях и порывистого в отношениях незнакомца, какой всегда шел на открытый конфликт, отрицая любые телефонные разговоры. Наверное, небольшой шрам на скуле, выделяющийся на загорелой коже, подтверждал данную догадку. Обращая внимание на внешний вид, мелкие жесты и привычные движения - вроде отбрасывания потных прядей волос со лба или шеи -, можно бы было предположить еще много чего, но самой верной вещью являлось бы полное отрицание и непринятие байкером политики и всего, что с ней связано. Эдакий анархист. Создалось ощущение, что этот человек упорен как в мести, так и в дружбе, и плюс к тому же холоден со всеми. Отчего-то казалось, что он может быть веселым, шумным, но в любой момент уйдет в себя, не в состоянии бороться с желанием одиночества. Отчего-то представлялось, что, даже знай я этого мужчину, не сумела бы точно описать его характера. Сплошная загадка, чьи глаза скрывают темные очки.
Скорее всего мне просто совершенно нечем было заняться во время поездки, и теперь я, наконец, отыскала себе занятие по душе - придумывать истории и судьбы людям за окном. Байкер на Харлее стал первой жертвой моего воспаленного и заскучавшего разума.
Металлические части Харлея блестели на солнце, а отбрасываемые блики слепили глаза, заставляя порой жмуриться. Одет мужчина был в кожаную куртку - какая несомненно напоминала микроволновую печь в столь жаркую погоду - с рваным знаком Мамы-Анархии на спине, а под ней виднелась светлая, кажется, легкая футболка. Пару массивных колец украшали длинные и крепкие пальцы, порой постукивающие по панели скоростей, а светофор никак не желал вспомнить о своей совести и зажечь, наконец, зеленый сигнал.
Наверное, восхищали в байкере не столько внешний вид и какой-то прикрытый грубым образом героизм, сколько выдержка и хладнокровие - мужчина прекрасно играл роль отстраненного от окружающего мира путника, какой не замечал школьников, прилипших к окну автобуса. Картина, на самом деле, выглядела смехотворна: байкер являлся будто музейным экспонатом, на какой мы глядели из-за стекла, не имея права или возможности прикоснуться.
По тротуару, какой, блуждая по каждой улице города, вырисовывал карту, спешно шествовали люди, вечно занятые и недовольные, из стороны в сторону слонялись рекламщики с листовками, что вопили об открытии очередного магазина, а через окна ресторанчиков или лавки мясника можно было разглядеть счастливчиков, наслаждающихся обеденным перерывом. Говоря о вольнонаемниках в забавных костюмах, какие разбрасывались бюллетенями, стоит упомянуть самых упорных, наглых и настойчивых - такие персонажи попросту забрасывали рекламные листы в открытые из-за жаркой погоды окна автомобилей, пользуясь долгим сигналом светофора.
Я рассматривала Коламбус-стрит с тем же безразличием, какое, по словам окружения, было присуще мне во многих вещах, где следовало бы проявлять интерес. Мне не то чтобы было отвратительно наблюдать за родным городом в окружении штата Иллинойс, но и интереса знакомые с детства улочки не вызывали. Всё было тем же, не меняющимся, кроме, пожалуй, двух закусочных за противоположной стороне дороги, какие образовались на месте старой методистской церкви, снесенной около пяти лет назад за ненадобностью или же из-за старости всей постройки.
Названия их были до нелепости простыми - настолько, что предлагая кому-нибудь заглянуть в одно из заведений после школы, ты не особо-то и желал произносить надпись с вывески. Проблема двух забегаловок была лишь в том, что расположение их предполагало конкуренцию, из-за чего владельцы построек никогда не ладили, борясь за каждого клиента. Единственным, что разделяло “Блинную поляну” и “Лайм”, был теневой переулок с мусорными баками и худыми котами, не нашедшими приюта в более милом и чистом местечке.
Пускай тень казалась сейчас желанной и даже спасительной - воздух напоминал каленое железо, какое ты всё же проглатывал, пропуская в легкие, -, однако тот самый закоулок, служащий разделением территории двух ресторанчиков, отчего-то отталкивал. Впервые, смотря в ту сторону, я почувствовала мнимую вонь гнилых отходов, грязные лужи, не просыхающие в тени после дождей, осколки бутылок и что-то жуткое, что могло водиться в тупиковом переулке. Я ощутила даже мурашки, всматриваясь в серость стен меж закусочными.
Отчего-то появилось отвратительное предчувствие: собственный разум омерзительным и хрипящим, каким-то сорванным голосом шептал о том, что что-то неприятное водится в тени. Подобное я ощущала в моменты ожидании отметки по тесту, какому не готовилась.