Есть за Святой Кастрюлькой небольшой грешок — он, как повар, безумно тщеславен. Теперь в лепешку расшибется, но на ужин будет нечто особенное.
Если, конечно, Тхритрава голосу разума внемлет, на что мое брюхо очень надеется.
— Охохонюшки, а и действительно! Пойду, пойду и скажу настоятелю… А он послушает?
— Так ты обоснуй, — я пожал плечами. — Скажи, что день ярок, прекрасен и полон надежд, а ночь темна, и полна ужасов… Или из священных текстов процитируй чего, а если сам нужные слова подобрать затрудняешься, у брата-хранителя Реликвии попроси помощи. Тебе-то он не откажет.
— Да, не откажет… — еще бы, пожрать он большой талант.
Как и в любой нормальной корпоративной структуре, в обители Святого Солнца существует своя иерархия с разделением зон ответственности. Трундналини отвечает за организацию питания братии и паломников (последнее он благополучно свалил на замов), в ведомстве Асмара находятся товарно-материальные ценности, работы и производства, Тхритрава, наш генеральный, отвечает за общее руководство, развитие и представительские функции, ну а за все что касается церемоний, толкований и прочего богословия несет ответственность хранитель нашей монастырской Реликвии — того самого отпечатка руки.
Формально, духовным лидером монастыря как раз он и является, постарше даже Тхритравы будет, примерно, как держатель контрольного пакета акций, но настоятелю и кастеляну в свое время удалось протащить на это место брата Круврашпури, человека недалекого, если не сказать — глуповатого, увлеченного все больше набиванием своей ненасытной утробы, совершенно лишенного каких-то амбиций (потому им и не опасного), но обладающего одним несомненным достоинством: способностью к любой ситуации, к абсолютно любому решению, подобрать соответствующую цитату из священных текстов.
С братом-кормильцем брат-хранитель, по понятным причинам был дружен, однако ни один из них до сего дня в реальное управление монастырем лезть не пытался, так что их грядущее выступление единым фронтом будет для настоятеля пренеприятным сюрпризом.
Ничего, пусть понервничает — лишь бы ужин не накрылся медным тазом.
— Так я, пожалуй, тогда потороплюсь. — Трундналини стянул фартук. — Брат Курюма, ты за старшего остаешься, присмотри за всем пока. И рыбу, рыбу чистить начинайте!
Вслед за поваром покинули кухню и мы с Тумилом.
— Ловко ты его, брат Прашнартра, — сказал мальчик. — Готов спорить, сегодня на ужин будет нечто невообразимое.
— Учись, покуда я живой. Знаешь, почему боги правят людьми?
— Ну… — послушник заколебался. — Они ведь боги, верно? У них могущество и все такое.
— Трое Святых не побоялись пойти против их воли, похитили у них Божественную Искру чтобы разделить ее между людьми, и ничего им за это не было. Наоборот, сравнялись с богами, а потом и возвысились над ними.
— Ну это же Трое! — опешил паренек. — Как можно сравнивать?
— Запросто можно, — отрезал я. — Они тогда были обычными людьми. А ответ на мой вопрос предельно прост, Тумил. Боги управляют людьми оттого, что большинство людей хочет, чтобы ими управляли. А известно тебе, о бестолковейший из послушников, отчего так много среди людей ересей и богохульства?
— Так уж и бестолковейший… — мальчишка закусил губу, призадумался, а потом ахнул пораженно: — Ты хочешь сказать, что они нами неправильно управляют?
— Скорее, очень неграмотно и неразумно, — кивнул я. — Вот сам погляди, в отличии от богов, указывать брату Трундналини что ему делать я не могу, однако стоило показать ему, что он чего-то хочет, и добиться желаемого сам вполне в состоянии, как тот ринулся сворачивать горы. В результате у нас, скорее всего, вечером будет роскошная трапеза.
— А что же мы будем делать с нашими запасами в котомке? — Тумил с хитрецой поглядел на меня. — Я бы мог продать их богомольцам в гостевых домах.
— Что толку в презренных монетах?., — ответил я занудным тоном записного святоши, и, полюбовавшись пару мгновений вытянувшимся лицом пацана, добавил. — …если монеты эти — жалкие медяки? Припрячь-ка пока понадежнее. Только одеяло мое отдай.
Так вот и вышло, что отбытие брата Шаптура в блистательную Аарту, ко двору царя Кагена, было превращено в настоящее празднество. Не знаю уж, что за цитату Круврашпури подсунул Трундналини, но настоятель внял, причем не только внял, но и устроил торжественную службу в главном святилище монастыря, с вынесением к присутствующим Реликвии (что случается крайне редко), воскурениями благовоний, молитвенными песнопениями, принесением в жертву черного барана и церемониальным благословением виновника торжества. Короче, с религиозно-процессуальной стороны подстраховался по полной, дабы никто не мог сказать, что вина в неудаче Шаптура, уж коли он не справится, лежит на его непосредственном руководстве, пренебрегшем положенными ритуалами.
А затем у нас был праздник живота. Брат-кормилец со своими помощниками расстарался и превзошел самого себя как по обильности кушаний, так и по ассортименту. По вкусу сравнить никак не могу, раньше он этих блюд как-то не готовил, но братия чуть языки не попроглатывала. Мне даже обидно стало, что Лисапет такой сухостой и жрет сравнительно немного: столько хавки в чужих мамонах зазря пропадает.
Когда заталкивать еду в себя впрок стало совсем уж невмоготу, я потихоньку выскользнул из трапезной, — общаться со мной, по старой памяти, никто до сих пор особо не рвался, — и сыто развалился на дворовой скамейке, любуясь последними солнечными лучами на горных вершинах.
— Ох, если в монастыре все торжества таковы, то жить тут можно, — неслышно подошедший Тумил плюхнулся рядом со мной и начал отдуваться с пережору.
Так-то он паренек сбитый крепко, но, как тот ежик из анекдота: сильный, очень сильный — но шибко легкий. В том смысле, что мелковат еще, и покуда не в состоянии соревноваться в чревоугодии со взрослыми.
— Всяко бывает, — уклончиво ответил я.
Зачем мальчика раньше времени огорчать? Его и без меня найдется кому расстроить.
— Кушак ослабь, чтобы брюхо не передавливало, — посоветовал я.
— Угу, — он распустил узел и, привалившись спиной к стене, блаженно рыгнул. — Брат Прашнартра, а правда что перед принятием сана будущий монах неделю постится, и вкушает лишь сухари и воду, да и те, только на заре?
— Неправда, — искренне ответил я.
— Это хорошо, — вздохнул паренек.
— Спорное утверждение, — хмыкнул я, и начал загибать пальцы. — Во-первых, не только за неделю до принятия сана, но и три дня после него. Во-вторых, не сухари и воду, а воду и сушеный горох. Десять горошин в первый день поста, девять во второй, ну и так далее, до одной. В-третьих, не только на заре, потому что проводит эти дни в пещерах под монастырем, и заря там, или же закат — под землей не разобрать. Да к тому же воды в пещерах хватает хватает — пей-не хочу, — прямо со стен и сочится, иной раз так и целыми ледяными ручейками.
Тумил покосился на меня, скорчил на мордашке выражение «пришел Ржевский и все опошлил», но ничего не сказал.
— Интересно, а когда брат Шаптур вернется, тоже ведь, наверное, празднество устроят? — спросил он, после недолгого молчания.
— Я бы не рассчитывал.
— Почему? — удивился парень. — Разве правильно не отпраздновать выздоровление государя?
— На то, что вернется, не рассчитывал бы, — ответил я, но, разглядев в глазах послушника недоумение, вздохнул, и пояснил свою мысль: — Если он царя не вылечит, его, скорее всего, или казнят, или упекут в обитель с самым живодерским уставом из существующих.
— А что же, в то что брат Шаптур его исцелит, ты, значит, не веришь? — поинтересовался Тумил.
— Ну зачем? — я пожал плечами. — Может и вылечит, конечно, лекарь-то он очень даже неплохой. Но тогда Шаптура уж точно ждать не следует.
— Это отчего же? — мальчик захлопал глазами. — Ведь все же тогда сложится хорошо.
— Конечно, хорошо. И для царя, и для примаса. Он-то Шаптура в столице и придержит, а если сможет, так и в личные лекари определит Кагену. Под своей, значит, пастырской опекой.