Мистер Норберт ждал под фонарём, в компании двух крайне подозрительных субъектов, не посчитавших нужным ни представиться, ни хотя бы поздороваться. Лицо каждого скрывала тень капюшона, отчего месье Бонишон ощутил не только беспокойство, но и досаду, ибо ему не терпелось увидеть, как же всё-таки на самом деле выглядят лестригоны — если, конечно, это были именно они.
— Дальше вы пойдёте с завязанными глазами, — уведомил его мистер Норберт, протягивая своё шёлковое кашне, — ибо мне не разрешили выдавать вам точное расположение места, куда мы направляемся.
Месье Бонишон почувствовал сильнейшее желание отказаться от предложенной авантюры и как можно скорее вернуться домой, но вновь не стал спорить и торопливо лишил себя зрения. Тотчас сильные руки ухватили месье Бонишона за бока, покрутили на месте, лишая пространственной ориентации, и повлекли в неизвестном направлении.
Месье Бонишон ощутил себя ведомым на бойню бычком. Чтобы унять нервную дрожь, он принялся было напевать под нос популярную шансонетку из папашиного репертуара, но от волнения не сумел вспомнить слова и беспомощно замолчал.
— Осторожно, лестница! — предупредил мистер Норберт.
— Благодарю, — пролепетал временный слепец, пытаясь нащупать перила.
Лестница вела вниз. Месье Бонишон задохнулся от ужаса — и принялся спускаться, оберегаемый лестригонами от падения.
— Пригнитесь — тут низко... Ну, вот мы и пришли!
Руки, удерживающие месье Бонишона, исчезли. Он торопливо размотал пропитавшееся холодным потом кашне — и с невыразимым облегчением обнаружил себя не в мрачном подвале с разделочной колодой и воткнутым в неё топором, а в уютной ресторанной кабинке. Стены её были украшены картинами, крайне натуралистично, хоть и весьма талантливо, репрезентующими людоедские пиршества, и месье Бонишон не преминул заметить, что внешне лестригоны действительно ничем не отличались от тех, чьё мясо они вкушали.
— Скажи мне, что ты ешь, и я скажу тебе, что̀ ты, — месье Бонишон попытался скрыть нервозность за циническим смешком. — Любопытно, что автор этого афоризма сказал бы лестригонам?
— Ничего, я полагаю, ведь его съели бы прежде чем он успел бы произнести «нож и вилка»! — мистер Норберт громко щёлкнул зубами и расхохотался.
Друзья сели за стол и принялись изучать меню.
— Ну и названьица!.. — пробормотал месье Бонишон. — Жаркое «Орлеанская дева»!.. Отбивная «Квазимодо»!.. Суп «Маленький Принц» — с ягнятиной и лепестками роз!..
— Последнее блюдо звучит особенно заманчиво, не правда ли? — причмокнул мистер Норберт. — Предлагаю для начала оценить именно его. — Он нажал на кнопку вызова официанта.
Явился некто, скрывший внешность под чёрным вязаным шлемом, молча принял заказ — и через несколько минут вернулся с подносом, на котором стояли тарелки.
Месье Бонишон помахал ладонью, подгоняя к ноздрям исходящий от супа пар. Запах был восхитительный.
— На свете существует много табуированной пищи, — торжественно произнёс мистер Норберт. — Индусы, как известно, не едят говядину, а большинство сомалийцев — рыбу; иудеям, кроме всего прочего, нельзя кушать лягушек, столь любимых вашей нацией, а в моей родной Калифорнии штрафуют за конину. Разумеется, все эти глупые предрассудки чужды подлинным ценителям гастрономии, но запрет на поедание себе подобных не осмеливаются нарушать даже они. И когда мы переступим черту дозволенного, отведав то, что не рискнул бы отведать даже сам Брийя-Саварен, мы встанем на ступень выше всех гурманов, у коих кишка тонка узнать вкус блюд из человеческой плоти. Приступим же, пока не остыло!
Мистер Норберт погрузил ложку в тарелку, но месье Бонишон не торопился следовать его примеру. Он смотрел на кусочки мяса двух сортов, плавающих в бульоне среди алых лепестков и похожих на миниатюрные баобабы брокколи, и не испытывал ни малейшего желания угоститься. С ним от чрезмерного возбуждения стряслась примерно та же неприятность, что часто приключается с излишне впечатлительными юношами, когда им наконец-то предоставляется страстно лелеемая возможность перейти с женской помощью в разряд мужчин: организм месье Бонишона давно привык к тому, что его антропофагические позывы удовлетворяются на скорую руку с помощью различных эрзацев, и настоящая встреча с давно желаемым лакомством застала его врасплох.
Имелась и ещё одна веская причина для отсутствия аппетита. «Одно дело читать книгу про каннибалов и жевать бутерброд с болонской колбасой, воображая её копчёной человечиной, но прекрасно понимая, что на самом деле это свинина и говядина, — уныло рассудил месье Бонишон, прислушиваясь к паническому бурчанию в животе, — и совсем другое, оказывается, — всё-таки заставить себя переступить через черту, о которой только что вещал Норберт... Нет, когда б я знал, что мальчика, чьё мясо сейчас пережёвывает этот обжора, сбила машина, а ловкий патологоанатом вырезал из него пару сочных ломтей и продал их вместе с потрошками хозяину ресторана, я бы наверняка смог попробовать, но сейчас стоит мне представить, как несчастного ребёнка похищают, а потом, плачущего и зовущего маму, деловито забивают лестригоны, меня начинает тошнить».