Хрустальные чаши лежали на столе. Множество флакончиков валялось в корзине.
? Товар сильно возрос в цене, – пробормотал Надувальян, вынимая из корзины два закупоренных и запечатанных флакона и тотчас же опуская их в каучуковый баллон с водой, – два лота – пятьдесят тысяч фунтов стерлингов золотом.
? Черт возьми! – воскликнул турист. – Вы спятили!
? Ничего подобного, – отозвался армянин спокойно, –
разработка засыпана. Это последний фунтик нашего минерала.
Туристы посоветовались друг с дружкой, тяжело вздохнули и вытащили из карманов битком набитые бумажники. Не менее тяжело вздохнул и Надувальян, принимая от них сумму, на которую он мог бы купить весь
Зангезур.
? Ну и работа! – прошептал он, выпроваживая туристов за дверь. – Один улетает, другой прилетает, пилава не дадут доесть!
И точно. Не успел он докончить вздоха, как на площадку уселась новая стрекоза.
На этот раз оттуда выскочил итальянец. Он был в чесучовом костюме и блестящей шляпе. Сделав небольшую прогулку по окрестностям и нащелкав кодаком к великому удовольствию армянских галок немалое количество безвредных видов, он приблизился к роковому складу и распахнул пиджак. На нем была розово-белая жилетка.
? Пароль? – спросил Надувальян, выглянув в окно.
? Я мирный турист в Зангезуре.
? Войдите, – угрюмо ответил армянин, дожевывая хорошую ложку пилава и вытирая губы салфеткой, – войдите и соблюдайте осторожность. Воздух заряжен. Баллоны взрываются. Вам сколько надо?
? Пять фунтов! – жадно выпалил итальянец.
? Восемнадцать триллионов, двести восемь миллионов одиннадцать тысяч лир сорок два чентезима, – выщелкал на счетах Надувальян.
Итальянец всплеснул руками и пошатнулся.
? Не падайте, – посоветовал Надувальян. – Упадете, взорветесь. Скажи простым языком, сколько имеешь покупательной способности?
? Десять тысяч лир. . – простонал итальянец.
? Эх ты, душа, – сплюнул Надувальян набок. – Надувальян солидный человек. Так и быть, возьми золотник на память, денег не надо.
С этими словами он сунул итальянцу флакончик и выпроводил его за дверь, дрожащего и бледного от неудачи.
А за дверьми уже стоял новый турист. Он раздвигал ноги, щепоткой подтягивая у колен полосатые брюки, приподнявшиеся над парой носков снежно-белого цвета с ярко-розовыми полосками. Он пристально глядел на мосье
Надувальяна. Мосье Надувальян взглянул сперва на носки, потом на брюки, потом на огромный живот, воротник и круглое красное лицо восточного типа, – и попятился.
Можно было подумать, что он испугался.
? Пароль? – пробормотал он дрожащим голосом.
? Парапупондопуло в Зангезуре! – ласково ответил толстяк, подмигивая армянину. – Свой своя не опознаша!
? Грек! – подумал Надувальян, чувствуя спазмы в желудке, горле и подмышками.
Суетливо провел он его в склад, не спуская глаз со своего гостя ни на секунду.
? Сколько изволишь?
? Сколько продашь, – ответил грек милостиво и ударил себя по карману.
? Восемь тысяч драхм золотник. Своя цена. Меньше ни единой лепты.
? Дорого, друг. Скинь тысячу.
? Рад бы душой, – не могу.
? Недаром ты александрополец! Бери! Соси мою кровь!
Дай сюда пять лотов в хорошей упаковке.
Надувальян опрометью сунул флаконы в каучуковый баллон, упаковал, завернул в собственную салфетку.
? Уехал, – пробормотал он, вытирая пот. – Ну, счастлив я... Ай, что такое? Скандал! Обман! Убийство! Держи!
Но пропеллер журчал уже на недосягаемой высоте. А
кредитки в дрожащей руке Надувальяна, все до одной, были фальшивые.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
ИМОНО
АРЛА
К
РАМЕРА
При дневном свете обширное здание Велленгауза смотрит не менее мрачно, чем ночью. Вся штукатурка покрыта пятнами сырости. Ни одно окно не завешено. С
кладбища веет кипарисом и резедой, что, впрочем, не скрадывает запаха живого гниющего тела, просачивающегося из каждой щели. За длинными столами сотни инвалидов молча ели деревянными ложками суп из картофельной кожуры, когда Тодте и молодой человек на протезах провели под руки в кабинет председателя сыщика
Боба Друка.
Сыщик Боб Друк стал другим человеком. Зеленые складки виснут у него на лице точь-в-точь, как обои в отсыревшей комнате. Глаза померкли. Рот выпятился. Он сел в придвинутое кресло, подтянув на коленях брюки, и безразлично уставился на Тодте.
? Карл Крамер сильно болен, Друк, – произнес безглазый, растягивая каждый слог, – сильно, сильно болен.