Доллар впервые услышал намек на негодность своих рисунков. Это уязвило его; он покраснел и надменно ответил:
– Если даже это и недостаток, он у меня общий с некиим Гете.
К сожалению, он не перестал разрисовывать свои романы, ставя каждому издателю непременным условием воспроизведение этих рисунков. Нашим читателям мы предлагаем первый роман Джима Доллара «Месс-Менд, или Янки в Петрограде», вдохновленный русской Октябрьской революцией. Чтобы уяснить себе облик Доллара как романиста, следует помнить, что традиции его восходят к кинематографу, а не к литературе. Он никогда не учился книжной технике. Он учился только в кинематографе. Весь его романический багаж условен.
Сам американец, уроженец Нью-Йорка, он не дает ничего похожего на реальный Нью-Йорк. Названия улиц, местечки, фабрики, бытовые черты – все почти фантастично, и перед нами в романах Доллара проходит совершенно условный «экранный» мир. Он сказал как-то, что кинематограф – эсперанто всего человечества. Вот на этом общем «условном» языке и написаны романы Доллара.
Если свою, американскую, действительность Джим
Доллар описывает фантастически, то можно себе представить, как далеки от реальности описания Советской
России и других стран, упоминаемых в его романах и никогда им в жизни не виданных. Но глубокое чувство преклонения и восхищения перед Великой Октябрьской революцией приводит его сквозь все эти курьезы к настоящему чувству реальности нового мира, создающегося на
Земле Советов.
23 ноября 1923 г. М. Ш.
ПРОЛОГ
– Ребята, Эптон Синклер – прекрасный писатель, но не для нас! Пусть он томит печень фабриканту и служит справочником для агитаторов, – нам подавай такую литературу, чтоб мы почувствовали себя хозяевами жизни.
Подумайте-ка, никому еще не пришло в голову, что мы сильнее всех, богаче всех, веселее всех: дома городов, мебель домов, одежду людей, хлеб, печатную книгу, машины, инструменты, утварь, оружие, корабли, пушки, сосиски, пиво, кандалы, паровозы, вагоны, железнодорожные рельсы – делаем мы, и никто другой. Стоит нам опустить руки – и вещи исчезнут, станут антикварной редкостью.
Нам с вами не к чему постоянно видеть свое отражение в слезливых фигурах каких-то жалких Джимми Хиггинсов и воображать себя несчастными, рабами, побежденными.
Этак мы в самом деле недалеко уйдем. Нам подавай книгу, чтоб воспитывала смельчаков!
Говоря так, огромный человек в синей блузе отшвырнул от себя тощую брошюру и спрыгнул с читального стола в толпу изнуренных и бледных, внимательно слушавших его людей.
Дело происходит в Светоне, на металлургическом заводе Рокфеллера. Металлисты бастуют уже вторую неделю. Но не одни забастовщики пришли послушать необычного оратора. Зал, отданный местной библиотекой под собрание, набит битком. Здесь осторожные деревенские парни – батраки с ближних ферм; телеграфисты и диспетчеры станции Светон; множество ребят с ближайших заводов и фабрик – и даже тайком пробравшийся сюда с Секретного завода Джека Кресслинга молодой металлист
Лори Лен.
– Ты сказки рассказываешь, Мик! – крикнул в спину оратору желтолицый ямаец Карло.
– Сказки? Зайди к нам на фабрику – посмотришь своими глазами. Я говорю себе: Мик Тингсмастер, не ты ли отец этих красивых вещичек? Не ты ли делаешь дерево узорным, как бумажная ткань? Не щебечут ли у тебя филенки нежнее птичек, обнажая письмена древесины и такие рисунки, о которых не подозревают школьные учителя рисования? Зеркальные шкафчики для знатных дам, хитрые лица дверей, всегда обращенные в вашу сторону, шкатулки, письменные столы, тяжелые кровати, потайные ящики – разве все это не мои дети? Я делаю их своею рукою, я их знаю, я их люблю, и я говорю им: «Эге-ге, дети мои, вы идете служить во вражеские кварталы! Ты, шкаф, станешь в углу у кровопийцы; ты, шкатулка, будешь хранить брильянты паучихи, – так смотрите же, детки, не забывайте отца! Идите туда себе на уме, себе на уме, верными моими помощниками…»
Тингсмастер выпрямился и обвел глазами толпу:
– Да, ребята. Одушевите-ка вещи магией сопротивления. Трудно? Ничуть не бывало. Замки, самые крепкие,
хитрые наши изделия, – размыкайтесь от одного нашего нажима! Двери пусть слушают и передают, зеркала запоминают, стены скрывают тайные ходы, полы проваливаются, потолки обрушиваются, крыши приподнимаются, как крышки. Хозяин вещей – тот, кто их делает, а раб вещей
– тот, кто ими пользуется!
– Эдак нам нужно знать больше инженера, – вставил старый рабочий. – Темному человеку не придумать ничего нового, Мик, он делает, что ему покажут, и баста.